К. Т. Рин - Иннис. Последняя из хранителей

Часовой шел медленно, лениво. Он уже не смотрел по сторонам: наверное, все его мысли были заняты сладким предвкушением ужина и отдыха в теплой постели. Еще несколько шагов. Он почти скрылся. Три… Два… Я ринулась сквозь сад. Желтые, белые, красные головы цветов поворачивались мне вслед, подбадривали своими нежными голосами. Добежать бы, успеть бы…

Сосна склонилась ко мне, готовая в любую секунду подставить свои крепкие ветви. Я закинула ногу, вскочила на нее на бегу, ухватилась пальцами, но… моя ладонь соскользнула с ветки. Сосна поднялась выше, а я уронила книгу и упала вслед за ней.

Тихо, очень тихо хрустнуло мое бедро.

Боль ослепила и оглушила меня. Ничего не видя, я пыталась расслышать шаги часового сквозь звон в ушах. Я отыскала книгу на ощупь и спряталась с ней за стволом сосны. Бедро пульсировало, дышать стало еще тяжелее. Я сидела неподвижно и крепко сжимала зубы, боясь пискнуть. Постепенно темнота перед глазами начала рассеиваться, открывая темноту опустившейся ночи. Часовые менялись.

Нужно скорее забраться на сосну, нужно встать, но почему так трудно шевелиться? Ночные часовые не упустят меня. Вульфус не дурак, он знает, что ночью особняк нужно охранять еще сильней. Живот неприятно скрутило, и к горлу подступила тошнота. Я сделала глубокий вдох и, уцепившись за сосновую ветку, попыталась встать.

Сосна усадила меня обратно. Поздно. Ленивые часовые были уже в особняке, а им на смену пришли бдительные ночные, которые ни на секунду не упускали сад из вида. Пятеро солдат охраняли территорию, и один из них был где-то очень близко. Я старалась сидеть как можно тише, но, казалось, даже моя кровь скакала по венам с бушующим ливневым шумом.

Я закрыла глаза. Знакомое видение затягивало. Его глаза блестели в темноте. Лицо Рэя окутано полумраком. Свеча освещала только одну сторону, а на вторую падала голубоватая тень.

«Что с того, Лия? Что с того?»

Искалеченное бедро будто парализовало меня. Я не могла пошевелиться. Я плакала и жмурилась от боли и несправедливости, мысленно кричала молитвы, клялась, что если спасусь, больше никогда, никогда не сбегу. Только бы Вульфус меня не поймал, только бы мама ни о чем не узнала. Они заберут книгу, заколотят окно, а когда Рэй приедет…

Когда Рэй приедет, я его не увижу.

Наверное, я потеряла сознание. Не знаю, сколько времени прошло – на доли секунды, а может быть, на целую вечность я словно выпала из жизни, перестала существовать и ни о чем не думала, совсем. А потом мое тело как будто ударилось о землю, я пришла в себя и поняла, что сижу под той же сосной, и моя нога все так же болит. Было непривычно, как если бы я очнулась от страшного сна, и поняла, что это вовсе не сон.

«Твой шанс», – прошептала сосна, и еще до того как увидела, я почувствовала его твердую походку в безукоризненно чистых острых туфлях, его темную фигуру, дышащую властью и превосходством, его кожаный плащ и гладкие нити волос, завязанные сзади шелковой лентой.

Часовые выстроились в струнку перед ним, а я медленно, морщась от каждого движения, встала на ноги. Встала на ногу – вторая еле касалась земли.

– В город.

Вульфус не терпит нерасторопности. Карета, запряженная четырьмя элатрами, – две спереди и две сзади – была готова в одно мгновение.

На меня никто не смотрел. Хвоя щекотала плечо. Не в силах взобраться на дерево, я просто легла на одну из веток, и моя милая сосна, моя верная соучастница сама подняла меня и аккуратно протолкнула в окно.

– Книга… – пробормотала я и только тогда почувствовала ее тяжесть в своих руках. Я не просто не упустила ее, но сжимала так крепко, что обескровленные пальцы страшно белели в полумраке.

Я разжала ладони, и книга, с грохотом упав на пол, раскрылась на полусогнутых страницах. Они помнутся, останутся следы… Любимая книга Рэя… Я обязательно подниму ее, обязательно. Только немного передохну.

Я присела под окном и закрыла глаза. Умом я понимала, что нога болит, но все мое тело онемело. Я ничего не чувствовала.

Я снова была маленькой девочкой в далеком-далеком прошлом, где не было Вульфуса, не было этой комнаты, и мама приходила в детскую, наклонялась над моей белой резной колыбелью, а я тянулась к ней, гладила ее чуть влажные щеки, скользила пальчиками по длинным ресницам, а ее сухие теплые губы целовали мои ладошки. Она обнимала меня, убаюкивала легким ароматом духов, и я могла часами играть с пушистыми завитушками ее волос, заправляя их за ее нежные уши.