К. Т. Рин - Иннис. Последняя из хранителей

Мне было шестнадцать, а ему немного больше. В то время Вульфус еще разрешал нам гулять по особняку, если мы не ждали гостей. Даже позволял выходить в сад, но только под присмотром часовых.

Как я все это любила! Дом, в котором пахло свежей краской, пыльными книгами, мамиными цветочными духами и кожаным плащом Вульфуса. В коридорах царила особенная тишина – эхо ловило и разносило по дому каждый наш шаг, каждое слово. Сдавленный смех – Рэй прижимает палец к губам. Мы замираем и прислушиваемся – кажется, Вульфус разозлился и ищет нас, – а мы уже в саду, где можно снять ненавистные туфли, которые и так постоянно соскальзывают, можно бегать, прятаться, нюхать цветы, брызгать друг на друга водой из фонтана. Можно незаметно исчезнуть, а потом выпрыгнуть из засады и напугать его. Он громко рассмеется и обнимет. Только ради этого и стоило все затевать.

Мне нравилось бежать по заднему двору, заходить в курятник. Рэй морщился от запаха, но все равно шел со мной. Я любила смотреть на этих птиц. Там было по-женски тепло и спокойно, а еще немного сонно и очень тихо – петухов Ависы не держали. Курочки были маленькие, с большими подвижными глазами. Мама часто заходила туда и долго сидела с ними. Курятник построили по ее просьбе, и она сама привезла туда кур, сама кормила их и собирала яйца. Вульфус жаловался, говорил, что все это можно купить, но мама стояла на своем. Тогда Вульфус просто вздыхал и говорил: «Делай что хочешь».

Рядом с курятником был загон с элатрами – самыми красивыми животными на всем Иннисе. Мы с Рэем часто бегала туда, приносили им воды или яблок из кухни. Чем старше мы становились, тем труднее было просунуть руку через прутья, но иногда Рэю удавалось выкрасть ключи, и тогда мы устраивали для них целый пир. Они радовались. Смешно дергали заостренными ушами и покачивали хвостами.

Мы садились в дальней беседке или просто ложились на траву. Солнце, отражаясь в золотой калитке, слепило глаза. Мы разговаривали.

– Что за этими воротами?

– Город.

– А за городом?

– Другие города… И леса…

– А за ними?

– Море.

– А за морем?

Рэй пожимал плечами.

– Ничего. Там все заканчивается.

Часовой смотрел безучастно, как будто не видя нас, но сам не упускал ни одного движения. Мама все чаще стала выходить с нами, постоянно подзывала меня по дурацким причинам, отвлекала… А у меня было так мало времени. Мне нужно было надышаться им, запомнить звук его голоса и тепло ладони так, чтобы хватило на всю жизнь.

Часы работают. Это не они, это я почти сломалась.

Я подошла к окну, сжала в руке край занавески. Мелкая лилия, вышитая на ней, смялась под моими пальцами. Мне открылся сад. Наш сад. Такой же, как вчера, как позавчера, вплоть до самой маленькой травинки. Я могла бы нарисовать его с закрытыми глазами, если бы умела рисовать.

Часовой вот-вот повернет за угол. Нужно быть осторожной, чтобы меня не заметили. Я так сильно сжала занавеску, что услышала треск под самым потолком – лопнул крючок, и край занавески сорвался с карниза. Я разжала ладонь и приготовилась. Длинная тень часового лениво ползла за ним. Он шел не спеша в заданном ритме, который я, как и всё в саду Ависов, знала наизусть. Шаг за шагом. Скоро, совсем скоро он повернет за угол и исчезнет из виду.

Я готова, нужно только чуть-чуть подождать. Мама расстроится, Вульфус будет в ярости, но меня тянет какая-то неведомая сила. Что-то вроде гигантского магнита заставляет меня высунуться в окно, жадно глотнуть воздух, почувствовать сладкий запах хвои, идущий от моей сосны. Я смотрю за часовым, считая про себя каждый его шаг. Сосна радуется, ждет те заветные тридцать секунд, когда первый часовой уже скроется за стеной, а второй еще не появится из-за угла. Она шепчет мне, соблазняет опустить ногу на ее ветку. «Ничего страшного, я не уколю». Я сама не понимаю, как оказываюсь внизу. Сосна заговорщицки подгоняет меня пушистыми лапами, и я бегу.

Сначала тяжело, нерешительно, подпрыгивая от боли в голых ступнях; потом невесомо, будто не бегу, а лечу, и мне уже не страшны никакие часовые, потому что я птица и меня не поймать. Я зарываюсь в кусты сирени, сердце колотится в эйфории, и я жду, когда второй часовой скроется за стеной. У меня будет еще пятнадцать секунд – первый часовой ходит быстрее второго.

Я снова лечу, не оглядываясь. Впереди невыносимо ярко сверкает золотая ограда. Сплошная, с мелкими витиеватыми узорами, она никого не пропустит. Я ныряю под нее, в небольшой подкоп, который когда-то выкопал Рэй. Листья, скрывавшие мою лазейку, послушно взлетают и тут же опускаются, чтобы спрятать меня.