Эдвард Дриффилд - Пыльный чердак

Пока была выдержана пауза, Клим опрокинул вино и распаковал сахар.

– Мне интересны ваши мысли, Евдоким Андреич, правда. Сказать только по правде, нового я не узнал. Скорее, просто вспомнил и освежил уже известное. Меня тревожит чувство, когда слышишь свои же мысли, но из других уст. Сразу себя чувствую не бессмысленным организмом, а целой корневой системой, словно в грибнице. Ведь именно это осознание и разрешает естественное чувство одиночества и тоски. Не нужно искать отклики и доказательства, пытаться услышать о своей значимости и просить постоянно напоминать об этом. Увидеть целостность организма – вот что ценно. И лишь тогда можно просто жить. Без амбиций и излишнего потенциала. Дышать и взаимодействовать. Другой взгляд – удел фанатиков. Правда лишь одна и она такова. – Клим расцвёл и аналогично старику уставился в небо, расплываясь в улыбке.

– Продолжай, – скомандовал Евдоким Андреевич.

– Всякое существование похоже на письмо, смысл которого изменится постскриптумом. Даже те немногие, кто приходит к такому пониманию как, скажем, мы с вами, полжизни взбираются на гору, считая это истинной целью жизни. Повсюду пестрят предупреждения «Да не в этом суть!», но, двигаясь как зомби, мы ослеплены ментальностью, обычаями деревушки возле той самой горы, историями о том, как ‘у отца не получилось, а он всю жизнь на это потратил’, и прочими человеческими отвлечениями. Взбираемся на вершину, а бабочек в животе не ощущаем. Разглядываем бездну, в итоге срываемся, летим долго вниз. Потом, оказавшись на дне, смотрим опять вверх и говорим себе: «Так вот где я был, оказывается». И если человек боится внутренней пустоты, то, стремясь её избежать, он вновь заполняется планами о восхождении на гору. Если приходят переосмысления, то идёт в другую сторону. Но и в той стороне ещё раз пять повторяет то же самое, только меняя гору на озеро, на лес, на женщину. И лишь при крайнем произношении «Вот, значит, где я был» наконец-таки доходит, что это всё, в сущности, неважно. А кино уже вот-вот закончится. И второй части не будет.

Подул свежий ветерок, будто закрепил тем самым всё сказанное и унёс шлейфом за собой простые истины. И если ежегодно все монеты теряют одну четырёхсотую от своего объёма, а потом эта пыль носится в воздухе прахом, оседая на органах, на совести и в душе, то и комбинация колебаний, образуемая извилинами в сочетании с языковыми звуками, имеют шанс разнестись на тысячи и тысячи километров. И, в конечном счёте, глубоко проникнуть в одну одинокую капсулу, которой для понимания будет не хватать именно этого дуновения.

***

На углу Маросейки открылась большая деревянная дверь и в неё полным ходом влетел засмотревшийся на архитектуру Клим. Удар был конкретный, отчего испугался в первую очередь молодой человек, который выходил. Потом он увидел лежавшее у двери тело и только тогда понял, что произошло.

– Вы целы? – спросился он, помогая встать.

– А вы? – ответил Клим

– В целом, я цел. Но на асфальте лежите вы. – Его это развеселило.

Парень был невысокого роста. Одет как из черно-белого фильма про скрывающегося от плохих полицейских информатора, в очках, который ещё и вдобавок из высшего общества, но пытается скрыть это. Тонкий коричневый распахнутый плащ. Под ним виднелась рубашка с желтой бабочкой в горошек, сверху жилетка, которая сдавливала его как корсет в викторианскую эпоху. Брюки-подстрелыши, лакированные туфли из кожи птеродактиля и завершал этот образ большой и аккуратно свёрнутый зонт, как у Пьер Ришара в «Уколе Зонтиком».

Клим поднялся на ноги и отряхнулся. Культурное соответствие полыхало во встречном взгляде, а расхождение в представленном друг перед другом виде послужило отправной кочкой.

– Я собирался на встречу со старейшим другом, а он приверженец определённого стиля общения, знаете ли. – Клим поспешил уравнять права на джентльменство в этой при дверной сцене.

– А позвольте я угощу вас пивом? Я, кстати, Аркадий. – Он протянул руку ещё раз, после того как они уже обменялись случайным рукопожатием, когда Клим вставал с тротуара. – Дело в том, что у меня сегодня праздник. И я как раз-таки выходил из этого паба, чтобы отправиться в следующий. Но мои сомнения насчёт смены локации были в пух разбиты вот этой самой дверью. А случайности – не случайны.

– Кто сможет отказаться от бокальчика светлого в вечернюю пору, а? Только, Аркадий, обозначьте на горизонте, а то это может вызвать некий диссонанс в нашем последующем досуге. Не пидарас ли вы, случаем? – достаточно уступчиво, будто зная ответ заранее, спросил Клим.