Даниил Гуревич - Ошибка каскадера

Федор Сергеевич Кузнецов был наследственным партийным работником. Его отец, Тамарин дед, Сергей Степанович Кузнецов, питерский рабочий, еще в 1905 году швырял булыжники в царских жандармов, а затем в 1914 году был отправлен на фронт воевать с немчурой. Когда в царской армии начались брожения, он сразу же к ним присоединился и вскоре сам начал заниматься агитационной работой, к которой у него оказались немалые способности. Став непримиримым большевиком, Серега Кузнецов принял кипучее участие в великой революции, а затем пошел в Красную армию, где с радостью рубил шашкой беляков. После окончательной победы пролетариата он продолжал свою революционную деятельность уже в должности руководителя продотряда, лично расстреливая так называемых кулаков, а когда с зажиточным, то есть истинно трудовым, крестьянством было покончено, он получил должность партработника на крупном ленинградском заводе и быстро зашагал вверх по партийной лестнице. Его сын Федька Кузнецов, сначала активный комсомолец, затем молодой партиец, зашагал по партийной лестнице еще быстрее и к тридцати годам уже занимал (правда, не очень значительный) пост в одном из ленинградских райкомов партии. Однажды в Смольном на одном из праздничных вечеров, посвященном годовщине Великого Октября, его подозвал к себе заведующий отделом идеологии Ленинградского обкома партии. Рядом с ним стояла очень высокая, очень худая, с удлиненным лицом девушка, в длинном несуразном платье ярко-красного цвета, с большим синим бантом на груди, еще больше подчеркивающим ее вытянутое лицо. Обкомовец представил Федору Кузнецову свою единственную дочь Лизоньку и предложил сесть на концерте с ними, так как его дражайшая половина занемогла и осталась дома. Ликующий Федор зашагал за ними, прекрасно сознавая, что у партийных работников вообще, а такого ранга особенно, ничего просто так не делается. Так оно и случилось. После концерта в Смольном Федора вскоре пригласили на празднование Лизонькиного дня рождения. Потом начались свидания. В то время, когда произошло знакомство Федора с Лизой, у него был довольно продолжительный роман с завучем средней школы – очень красивой, очень умной и очень его любившей, но бывшей замужем. Федор сам был в нее не на шутку влюблен и настойчиво требовал, чтобы она разошлась, на что та наконец решилась и объявила об этом своему мужу. Но какой бы красавицей она ни была и как бы он ее ни желал, завуч школы есть завуч школы, а дочь секретаря обкома… Да как тут можно колебаться!

Свидания Федора с Лизой продолжались недолго, и буквально через месяц состоялся серьезный разговор с обкомовцем, который напрямую поинтересовался дальнейшими планами молодого партработника, касающимися его дочери. Федор, давно ожидавший этого разговора, сказал, что как раз собирался попросить у уважаемого Леонида Кирилловича руки его дочери, которую он очень любит. Обкомовец благосклонно дал свое добро, но сразу предупредил, что если заметит за зятем хоть что-то порочащее образ советского человека, к тому же партийного работника, – сотрет в порошок! Еще до свадьбы – чтобы не разводить кумовства – обкомовец перевел Федора из райкома в горком партии на такую же должность в идеологическом секторе – ну, конечно, с перспективой перехода в Ленинградский обком.

Внешность жены Федор воспринял как жизненную необходимость и, несмотря на предупреждения высокопоставленного тестя, довольно быстро завел себе молоденькую любовницу, живущую в пригороде, куда он довольно часто наведывался, отправляясь в командировки по области.

Когда его жена забеременела, Федор не на шутку забеспокоился о внешности будущего ребенка: если родится девочка, то как бы она не пошла в жену – сам он был высоким интересным мужчиной, на которого частенько заглядывались женщины. Поэтому, навестив жену в родильном доме после рождения дочери, он с облегчением вздохнул: ему протянули нарядный кулек, в котором лежал маленький ангелочек. Когда ангелочек превратился в красивую, с прекрасной фигурой девушку, Федор Сергеевич стал подумывать о будущем зяте, который, естественно, должен был происходить из достойной семьи. Но Тамара вдруг привела в дом своего одноклассника, чуть ли не оборванца из никакой семьи – мать уборщица! И что самое ужасное: его красавица дочь была в этого голодранца явно влюблена. «Слава богу, хоть не еврей», – усмехнулся про себя Федор Сергеевич Кузнецов, который был махровым антисемитом по должности, по убеждению и по наследству: его отец был пламенным революционером и единственное, что его не устраивало в революционном движении, – это засилье в нем жидов. Тем не менее это не помешало Федору Кузнецову уже в солидном возрасте, когда дочери исполнилось шестнадцать лет, обзавестись новой, молоденькой любовницей – еврейкой Фаиной. Когда же она забеременела и отказалась делать аборт, Федор посоветовал ей ехать рожать в Израиль. Фаина крепким русским матом послала идеологического работника подальше и уехала рожать в Америку.