Даниил Гуревич - Ошибка каскадера

Земцов докурил свою сигарету, но остался стоять, прислонившись к машине и подставив свое лицо яркому, но совсем негреющему петербургскому осеннему солнцу. Улица была пустынна: ни машин, ни людей, и лишь сгорбленная старушка в длинном, висевшем на ней как мешок черном пальто, опираясь на палку, брела по тротуару навстречу его машине. На плече у нее висела большая полосатая сумка (с такими раньше ездили челноки за товарами в Турцию). Сумка висела свободно, и лишь на дне угадывалась какая-то тяжесть: может быть, батон или бутылка кефира, а может, и то и другое… Не доходя до машины, старушка остановилась и стала что-то долго разглядывать на противоположной стороне улицы, где был пустырь, заросший бурьяном. Простояв так с минуту, она перешла улицу, сделала пару шагов в сторону пустыря, тяжело наклонилась, подняла что-то с земли, долго рассматривала, потом положила это что-то в сумку и заковыляла дальше. Земцов подумал, что эту сценку надо будет записать и при возможности, если такая случится, вставить эпизодом в новый сценарий. Он был известен своими проходными эпизодами. Его первый самостоятельный фильм прославился эпизодом, снятым с высоты птичьего полета. Эпизод еще долго обсуждался критиками, и вскоре он стал хрестоматийным. Но будут ли у него новые сценарии и новые фильмы, он очень сомневался. Скорее всего – нет… Земцов смотрел вслед старухе и пытался представить ее жизнь. Живет, наверное, одна в маленькой комнатке в коммунальной квартире, каких в Питере еще слишком много. Столик, маленький телевизор на тумбочке, диван, раскладывающийся на ночь, да какой-нибудь комодик для нехитрого гардероба – вот и вся обстановка ее комнатушки, из которой она выбирается только по необходимости: кухня, уборная – чтобы соседей поменьше видеть и самой не нарываться. Для соседей она – тень, которая все время под ногами, все время мешает, и только одна сладкая надежда: скоро ведь помрет и надо будет не упустить и захватить ее комнату… Глядя ей вслед, Земцов вдруг почему-то вспомнил свою бабушку. Бабушка была тоже сгорбленная и еле передвигалась. Она была добрая, всегда улыбалась своим беззубым ртом, и только когда Андрюша Земцов привел в первый раз домой Тамару, тогда его одноклассницу из 9-го «А» класса, улыбка постепенно сошла с бабушкиного лица и до самого их с Тамарой ухода так к ней и не вернулась.

– Ну как она тебе, бабуля? – проводив Тамару домой, спросил Андрюша Земцов у своей бабушки.

– Красивая, но заносчивая больно, – прошамкала бабушка своим беззубым ртом.

– Ничего не заносчивая. Придумаешь тоже, – отмахнулся Андрюша, хотя знал, что это правда. Но Тамара была самая красивая девочка из всех, кого он когда-либо встречал, и для него самая лучшая. А больше его ничего не интересовало.

В 1975 году, когда Андрюше Земцову исполнилось четыре года, его отец бросил свою семью. Мать отца осталась вместе с ними. У них была большая комната, уставленная поизносившейся и только необходимой мебелью. Единственным украшением комнаты был большой разлапистый фикус в кадке, над которым бабушка тряслась, а маленький Андрюша ненавидел и при удобном случае писал в кадку. Но фикус только больше разрастался. Жили они в коммунальной квартире на пятом этаже огромного сталинского дома, раскинувшегося на Московском проспекте, напротив тоже огромного памятника Ленину, установленного по другую сторону проспекта. Жили они очень бедно: мама зарабатывала совсем мало, бабушкина пенсия была близка к нулю, а отец помогал в основном обещаниями принести деньги в следующий раз – официально они не были разведены, поэтому алименты он не платил, но в комнате был прописан. Мама работала в психиатрической больнице уборщицей и приходила с работы очень поздно. Худая, изможденная тяжелой работой женщина, к тому же болезненная, она была очень тихая и очень мягкая. Характером Андрюша пошел в нее: такой же немногословный, спокойный и не то чтобы мягкий, но с врожденными чувствами такта и справедливости. А вот внешне он стал вылитый отец: высокий, широкоплечий, с длинными боксерскими руками и с грубыми, неправильными чертами лица. Он обожал свою мать и бабушку и с презрением относился к отцу. Появлялся тот у них крайне редко и всегда подвыпивший, и Андрюша, повзрослев, всегда был настороже, чтобы не дать маму в обиду.

В школе друзей у Андрюши не было – для мальчишек он был слишком скучен и неповоротлив, к тому же они его боялись, а девочки считали, что он слишком некрасив и зануден. И только Тамара Кузнецова – самая красивая девочка в классе – была не согласна ни с теми, ни с другими. Ей нравилось его грубое лицо, которое она считала мужественным, а его молчаливость делала его намного взрослее шумных и неугомонных одноклассников. Андрей же, когда смотрел на Тамару, всегда испытывал ощущение восторга от ее, как ему казалось, неземной красоты: высокая, стройная, с длинными пшеничными волосами, прикрывавшими спину и падающими на лоб чуть ли не до самых глаз – зеленых и широко открытых. А то, что она была самовлюбленной, эгоистичной и смотрела свысока на окружающих, – он все это отлично знал, но поделать с собой ничего не мог. Он любил ее – такой, какая она есть. Просто любил. И очень боялся, что она вдруг возьмет и перестанет его замечать. Но Тамара не собиралась его покидать. Андрей своей мужественностью всегда выделялся среди остальных мальчишек, а она сама – среди всех девчонок, что делало их самой заметной парой в школе. А Тамара всегда любила выделяться. Но именно поэтому подружек у нее никогда не было: девочки считали ее зазнайкой и высокомерной выскочкой. Ее отец занимал большой пост в Ленинградском обкоме партии с соответствующими привилегиями, поэтому она одевалась намного лучше всех и жилищные условия у нее были намного лучше всех: в то время как большинство учеников ютилось в коммуналках, у ее семьи была огромная трехкомнатная квартира, где ей принадлежала собственная, и довольно большая, комната.