Ольга Черепанова - Август

В размышлениях он подошел к воротам. Часовой бодрым жестом отдал честь. Конечно, как тут не бодриться, когда твоя основная обязанность – с краю стоять и наблюдать, как другие вязнут.

– Не было новостей?

– Нет, товарищ лейтенант. Не вернулись еще. Уже совсем темно.

– Да. Вижу без тебя, что темно. Что узнаешь – сразу мне. Когда вернутся, пусть без тормозов ко мне. Не к Перевалову.

– Будет сделано, товарищ лейтенант.

Вернулся к себе. Несколько звонков помогли сформировать дополнительную группу для поисков. Отдал распоряжения, сел писать отчет. Вспомнил про заключенного. Звонок медику. Не отвечает. На обходе наверное. Или уже дрыхнет. Придется идти самому.

Госпиталь располагался на отдельном участке, на северной границе жилой и производственной зон. Он представлял собой отдельный периметр, с собственной системой охраны и отличиями в архитектуре. С этого участка началась история всей тюрьмы. В прошлом столетии все камеры умещались в этом обветшалом сером здании на сотню человек при полном размещении. С ростом населения, преступности и государственности здание перестало отвечать общественным запросам, и было переоборудовано под временный госпиталь. К тому, что временно, требований всегда меньше. Но лишь там, где поселилось временное, рождается постоянность, одно без другого не проживет ни минуты. На скорую руку были залатаны внешние последствия времени, но в воздухе по-прежнему витал запах предков и наказания.

Периметр госпиталя по старинной традиции был защищен рвом, а сами помещения внутри были ниже и уже, чем в основном здании. Чтобы сюда добраться, приходилось миновать все его постройки, пустые участки под будущие нужды, часовню, отдельный пристрой, где располагались карцеры, и проход между двумя воротами. В потемках эти унылые строения выглядят особенно мрачно. Ветер с востока пригнал затхлый болотистый запах. И прохладу. Лопырев поднял воротник своей легкой куртки. Территория учреждения была огромная, а наполненность ниже среднего – и непонятно до сих пор, было ли это следствием снижения ожидаемого количества преступности, или все же это немой упрек, как велико еще поле для деятельности его сослуживцев. Многие участки оставались незаселенными, безжизненными, они замерли в ожидании своих постояльцев, не убавляя своей пустотой бдительность охраны. Сотрудникам при необходимости перемещений приходилось преодолевать немалые расстояния, а в темноте прогулка посреди мертвых стен и бьющих током проводов была не самым приятным занятием. Хоть велосипед пригоняй. Зачем раздувать такие площади? Лопырев злился. Хотелось скорее вернуться к отчету. Точнее, хотелось не к отчету, а к чертям отсюда, но выбора не было, а была очередность приказов.

Вход в госпиталь. Все те же бетон, железо и решетки, но с красным крестиком у входа. Охранник, надежно упрятанный под непробиваемым стеклом, сонным движением нажал на кнопку, и впустил Лопырева.

– В какой палате сегодняшний стреляный?

– Двенадцатая. Внутрь, пройдете прямо по коридору, и направо. Потом еще направо.

– Как его фамилия? Что есть по нему?

– Секунду. – перелистнул до хруста исписанную страницу журнала – Порошин… Как много написано… Почерк у медика, руку бы ему оторвать, ногой и то понятнее было бы. Так… Был осужден на казнь, вследствие моратория приговор заменили на срок. А, он из этих… Сидит три и пять.

– Спасибо. Можно к нему? Я недолго.

– Да. Запретов со стороны медика пока не было. Конвой?

– Нет необходимости.

Прямо по коридору, и направо. И еще направо. Проходя вглубь, Лопырев мельком заглядывал в каждую палату через решетчатое дверное окошко. Ничего интересного. Здесь пустые койки попадались гораздо реже. Все хотели сюда попасть, но не все попадали. Здесь было проще, насколько это возможно в учреждении такого типа. Никаких тебе суровых распорядков, лежи-знай, лечись, чтобы вновь как-нибудь специально или не очень угробить себе здоровье в нескольких сотнях шагов отсюда.

Отбой уже пробит. Большинство больных спали. Те, кто не спал, читали в полумраке, портя себе и без того слабое зрение, или разглядывали низкий беленый потолок. Разговоров не было слышно.

Двенадцатая. Фамилия осужденного вдруг вылетела из головы Лопырева и он напряг мышцы лица, пытаясь ее вспомнить. Постоял несколько секунд. Не вспомнил. В момент, когда ему ее назвали, Лопырев вспоминал статью осужденного. Статью там так и не вспомнил. И фамилию забыл. Так часто бывает. Плевать.