Владимир Чугунов - После катастрофы

Когда закончился танец и под инквизиторским взглядом дочери они вернулись на место, к Евдокимову подошёл узнавший его музыкант.

– Прошу прощения, – сказал он, – вы случайно не Анатолий Евдокимов?

– Он самый.

– Не желаете чего-нибудь исполнить?

– Почему бы и нет?

И, когда поднялся, уловил удивлённый Танин взгляд. Таким знакомым и так много сказавшим показался ему он.

Маэстро объявил в микрофон, что у них в гостях «тот самый Анатолий Евдокимов, который» и так далее… За некоторыми столиками в сторону эстрады с недоумением обернулись. Но когда Евдокимов запел один из своих хитов, послышались сначала робкие, а затем дружные аплодисменты. Затем он исполнил ещё один хит и, поблагодарив музыкантов, вернулся за столик. Сразу же осадили пьяные поклонницы с просьбами расписаться на пачках сигарет, в развёрнутых записных книжках. Разумеется, ему было приятно, и только для виду Евдокимов хмурился. – Теперь и посидеть не дадут, – сказал он. – Может, всё-таки поднимемся в номер?

На этот раз сёстры согласились без колебаний.

Евдокимов оплатил заказ, и они подались на выход. И как-то само собой получилось, Женя с Олей пошли впереди, Евдокимов с Таней – следом.

– Хорошо поёте! – царапнула взглядом Таня.

– Вы – тоже. Кстати, не заглянуть ли – может, вывесили списки?

– А и правда, пойдёмте?

И они потащились длиннющим коридором, который опоясывал гостиницу кольцом и даже выходил на улицу, соединяя прерванные здания остеклённым проходом.

Списков не было, и свет в ординаторской ещё горел.

Женя изобразила на лице крайнее удивление:

– Неужели до сих пор заседают?

– Что ты хочешь – столько народу выступало!

Они направились к лифту.

В номере казачки расположились по обе стороны журнального столика в креслах, Евдокимовы – на кровати напротив. Евдокимов разлил вино, поднял свой стакан, сказал:

– За надежду!

– Которая умирает последней! – подхватила дочь.

– Или не умирает никогда.

– И такое бывает?

– И не такое бывает.

– С ума сойти!

– Же-эня…

Все сделали по глотку, не опуская стаканы, потянулись кто к долькам мандаринов, а кто к шоколаду.

Разговор зашёл о концертной деятельности Евдокимова, и он стал рассказывать, как пробивался на эстраду. Не только казачки, но и Женя слушали с интересом. Особенно забавной показалась история с первым выступлением.

– Когда открыли занавес и я увидел такое огромное количество устремлённых на сцену глаз, у меня совершенно вылетело из головы, что будем петь. Ударник отсчитывает палочками счёт, а я лихорадочно соображаю, какая же это песня.

Женя спросила:

– И что?

– Не уронил честь мундира. Пару куплетов, правда, от волнения проглотил.

– Пару куплетов?

– Пару слов, разумеется.

Когда кончилось вино, всех опять потянуло смотреть списки.

Но их так и не вывесили, и жюри ещё заседало.

– Вообще-э! – возмущенно протянула Женя.

И, не сговариваясь, они побрели по длинному коридору в сторону бара. Там ещё сидел народ, хотя час был уже поздний. Евдокимов предложил сухого вина, но сёстры на этот раз отказались.

– Тогда и мы не будем.

– Ну почему, выпейте, – сказала Таня и посмотрела ему в глаза.

Евдокимов возразил:

– Что-то не хочется без вас.

И тогда Женя, которую всё это уже стало раздражать, не терпящим возражения тоном заявила:

– Тогда бай-бай! Тем более что завтра на экскурсию вставать рано.

Кто бы знал, как не хотелось Евдокимову расставаться. На прощание они ещё раз обменялись с Таней выразительными взглядами. Евдокимов даже подосадовал на дочь, но делать было нечего и, войдя в номер, тут же ушёл в душ.

Глянув на себя в зеркало, с возмущением спросил:

«Ну, и чего тебе надо?»

А в голове продолжала развиваться картина неосуществившегося романа. Даже после контрастного душа успокоился не скоро. Мучился глупостями и от глупости.

Казачки на экскурсию не поднялись. И Евдокимов сначала пожалел об этом, но потом, трезво рассудив, решил, что это к лучшему.

Списки наконец вывесили. И, как уже было сказано, они с дочерью обнаружили себя в числе победителей. Стало быть, к 16–00 надо было вернуться на гала-концерт. Толпившийся возле стенда народ комментировал результаты.

В отличие от Москвы, старый Питер во многом сохранил свой исторический облик. Как и полагается северной столице, то светило солнце, а то валил мокрый снег. В плотном транспортном потоке их «Турист» не спеша пробирался по узким улочкам, вдоль каналов, иногда пересекая их по горбатым с красивыми чугунными перилами мостам. Останавливались у набережной Невы, у Сфинкса. Река ещё стояла во льдах. Побывали у Зимнего дворца, Медного всадника, Петропавловского собора. Обогнули Исаакий, проехали недалеко от Александро-Невской лавры и последнюю парковку сделали у Николо-Богоявленского собора. Площадь перед собором была в снегу и вся усыпана резвящейся детворой. А вообще, остановок было немного. И не только мокрый снег и холодный ветер были тому причиной, но и запруженность узких питерских улиц. Многие фасады нуждались в косметическом ремонте.