Ольга Дарфи - Электричество. Роман-нарратив от создателя фильма «Я – Гагарин»

– Такой путь отгрохали! – бабушка ловила такси, и мы оказывались дома.

И была третья зона, куда мы никогда не ходили. Бабушка называла ее «Фонтанка ЗА Московским». Это часть набережной Фонтанки, идущая к гавани, за Московским проспектом. При упоминании «Фонтанки за Московским» лицо бабушки суровело и напрягалось. На улице она всегда отличала людей, появившихся из-за Московского, убыстряла шаг и прижимала сумку к груди. Ее подружки, зашедшие на чаек, рассказывали истории.

Например, за Московским везде мусор и болтаются бродячие кусачие собаки. Тетя Маша-«белочка» постоянно слышит жуткие стоны несчастных обитателей «желтого дома», Обуховской больницы, где томился пушкинский Герман и громко пел про три карты. Тетя Валя-«хорек» видела шприцы прямо на набережной, у реки. «Шприц – небольшой пластмассовый насос из набора „Доктор Айболит“, почему он пугает тетю Валю?» – размышляю я, прячась под столом.

И тут тетя Света-«слон» прикрыв глаза, задыхается и вторит: она обнаружила шприц прямо у входа в подъезд, в зеленом доме на Фонтанке за Московским! Это происки распоясавшейся «черной богемы»!

– А кто такая «черная богема»? – я подаю голос из-под стола, проваливая явку.

– Оля? Что ты там делаешь? – бабушка вытаскивает меня на центр кухни и ставит на ноги. – Иди, иди к себе, поиграй в конструктор, сделай нам домик, ты ловко умеешь, – она подталкивает меня к выходу.

– Расскажи про «черную богему»…. – упираюсь я и не иду.

– А что про них рассказывать? Несчастные люди, прости их, Господи!

– Я слышала, там одна женщина шла, волосы – малиновые, штаны – широкие книзу, кофта прозрачная, все наружу, – понижает голос тетя Света-«слон», провожая меня взглядом.

Я медленно выхожу, бабушка опасливо прикрывает за мной дверь.

– Говорят, скоро прямо по улицам все голые будут ходить! – слышу я из-за дверей и пугаюсь. Я не хочу ходить голая по улицам. Я хочу взглянуть на «Фонтанку за Московским».

Желание тихо шипело, как задремавший вулкан, варилось. Однажды я убежала от бабушки и побежала в сторону Московского. Я мчалась изо всех сил, пока не уткнулась в пузо толстого дядьки. Он изловил меня и сурово всучил запыхавшейся бабушке, пророкотав, что нехорошо убегать от такой красивой женщины. Бабушка приосанилась, перевела дух, но все равно потащила меня домой. Я осталась без прогулки.

Вскоре меня увезли в домик на Волгу. Манящие кошмары «Фонтанки за Московским» истончились и стерлись. Перед школой мы переехали в новый блочный район, а потом и вовсе в украинский Крым.

Следующий раунд переездов окончательно смел память о «Фонтанке за Московским», и ящики с «Мурзилками» тоже исчезли из жизни.

* * *

Каждое утро я раздумывала, куда пойти учиться, а каждый вечер слышала зов техно-ритма и шла кружиться в танце. Каждую ночь вспыхивали очаги праздника в тайных местах, там пульсировали незаметные постороннему взгляду маячки-вечеринки. По ним посвященные искали красоту в пустынных городах. Москва и Ленинград вросли друг в друга, став одним организмом, который от заброшенности словно покрылся сыпью. Мостовые заросли окурками, торговки сидели на тротуарах, пытаясь продать ненужный хлам. Мрачные женщины с колясками стояли в очереди за курицей. Стаи собак скалились перед музеем. А я веселилась в ночных клубах.

Летними ночами с разношерстными тусовщиками я залезаю в обветшалый поезд и еду вперед, в Ленинград. Или вперед, в Москву. Легко было утонуть в темных улицах, но черный подвал с флюоресцентными зигзагами рисунков – это клуб «Эрмитаж», значит, это Москва. Ватное пространство «Планетария» с гулкими забоями Вест Бама – это Питер.

В тот день дышать было нечем. Мои одноклассники попрятались на дачах, а я, окутанная тяжелой взвесью городской пыли, ковыряла землю в цветочном горшке. Вот бы изучить биологию, это важно сейчас, когда деревья стремительно исчезают с улицы Горького. Я плеснула побольше воды на хилый зеленый стебель, торчащий из горшка, взяла рюкзак и отправилась на вокзал.

Поезд качнулся и ринулся. Пассажиров шатало и расплескивался чай. Я залезла на верхнюю полку и крепко зажмурила глаза. Когда я их открыла, состав, подрагивая, подбирался к Московскому вокзалу.

Перспектива Невского диктует свои правила. Прямо пойдешь – в Эрмитаж попадешь. Я это правило не нарушаю, сразу иду прямо.

Старушка на входе, в желтом берете, чулках и ботах, с прилипшей к губе беломориной, отрывает от билета слово «Контроль» и бережно складывает обрывки в картонную коробку.