Наталия Гилярова - Финтифля. Рассказы

«Лайза» тоже не всегда со всеми. На широком кожаном ремне она носит коробочку—шарманку. Закрывает уши крышечками и слушает свое. Не слышит князя Шаховского, не слышит никого – отрывается, на полшага выходит за пределы неживой мастерской. У лайзиного сына Сеньки вечерами поднимается температура. Говорят, ребенок перенапрягся, учился сразу в двух школах. Его собираются отправить бархатным изнутри киноиндустриальным автобусом в края и моря отдыха, потому что князь добрый. Юля тоже закрыла бы уши крышечками, чтобы не слышать шелест фальшивых листьев, скрежет собственных инструментов, свой слабый голос, обращенный ни к кому.

По пути домой она купила в булочной-пекарне песочный пирог с орехами и медом, свежий, их собственного изготовления – все же день рождения, все же круглая дата, тридцать. К пирогу она выбрала самый желанный на свете и красноречивый виноградный сок. Сок этот шепчет о счастье. На нем изображен виноград явно даренный лисице, спелый и вкусный.

Была одна. Бабушка уехала играть в преферанс.

– Пригласи компашку, – великодушно разрешила она.

Когда-то давно у Юли была подруга – Олеся. Необычная, яркая, она умела выдувать пузыри из жвачки, загадочно смотреть, фыркать, хмыкать и тренькать соловьем посредством целлофанового пакета. В детстве Олесю и Юлю вместе мыли в ванной их мамы, они плавали там и ныряли. Потом гуляли в новых шляпах с мишурой на Карнавале. Потом, залезши на дерево, читали стихи, и Олеся учила Юлю фыркать, загадочно смотреть. Потом вместе поступили в художественное училище. И, конечно, всегда приходили друг к дружке на дни рождения. Но однажды пришли сорок незваных гостей и все испортили.

Когда Юле исполнялось девятнадцать, Олеся неожиданно произнесла нечто странное:

– Я не приду. Не могу прийти. Потому что сегодня день сорока мучеников. Если бы их было меньше – ну три, ну четыре… Но сорок… извини, не могу.

Так вместо Олеси у Юли на дне рождения появились сорок мучеников, и с тех пор они приходили каждый год, и числом не убывали. А Олеся потом вышла за дьякона, теперь ее зовут Ольга. Она сидит с Юлей в одной мастерской. И делает кукольную утварь – очаги, котелки, бусы – игрушечные игрушки. И разговаривать с ней не о чем.

Юля расположила на кухонном столе пирог, нож, чашку, пакет. И свечу к ним, и спички. Надо сделать так, чтобы пиршество получилось красивым. С удовольствием потрогала жесткий лист оберточной пирожной бумаги, который промаслился до прозрачности, полюбовалась изображением райской кисти винограда. Она не хотела замечать своих сотрапезников – сорок мучеников. И взялась за пирог…

На зуб попал таракан. Оказалось, на вкус тараканы еще гаже, чем на вид. Новый опыт, новое знание, жизнь продолжается, только шкура слишком тонкая. Запила таракана соком, но и сок утратил все свои чудесные свойства, онемел. Только мученики ухмылялись и глумливо хихикали.

Сожрав таракана, Юля все же попыталась не расстроиться. А действовать разумно. Взялась пришить пуговицу на джинсы – чтобы следующий год жизни отличался наличием нужной пуговицы на предназначенном ей месте. В подобной соразмерности вещей есть что-то обнадеживающее. Юля перевернула жестяную коробку пуговиц на атласное бабушкино покрывало – бабушка баловалась и атласом, и плюшем.

Когда-то Юля мечтала об интересной жизни, о веселых друзьях, о нежной любви. Она заботливо создавала свою мечту, мысленно лепила идеальную форму своей жизни. Тщательно продумывала детали и доводила до совершенства, украшала всячески. Потом таскала эту мечту с собой, прятала, берегла. И улыбалась даже, ощущая ее вещественность в кармане души.

А теперь мечта давно потеряна. Пиратская карта, на которой отмечено, где лежат сокровища, выпала из дырявого кармана. И восстановить нельзя. Да и незачем, эта карта не нужна больше, она врала. Сокровищ нет. Теперь все мечты не настоящие, а пустые. Это те, которые совсем без надежды сбыться.

На покрывале валялись пуговицы от бабушкиных нарядов, давно изношенных. Их срезали перед тем как избавиться от ненужной тряпки. Пуговицы – кости одежды. В той же кучке валялись и косточки внучкиной мечты – пуговицы от истлевшего платья Мезон Ля Валет.

В начале юности бывает свежим и нежным блаженством ожидание жизни. Когда мечтаешь. Потом ждать уже неуютно – но все же не уходишь с перрона – вдруг жизнь заблудилась, как электричка? Но ни один провод не прожужжит, только голодная дворняжка вылизывает пустой пакет. И наконец, ждать становится совсем тяжело – исчерпывается запас прочности, шкура истончается, ресурсов не остается. И больно, и глупо, и стыдно. На перроне скользко и холодно, наледь, ветер. А дома у тебя нет, потому что ты всегда на перроне.