Вера Мещерская - В сердце Австралии. Роман

Нэнси практиковала в стоматологической клинике, где тоже кое-чему научилась.

Чем выше будет их квалификация, тем скорее их возьмут. В течение трёх недель происходило собеседование с главой пресвитерианской церкви, и он обрисовал им всю страшную картину борьбы с ожидаемыми трудностями:

– В Херготт Спрингс лишь гостиница да магазин. А ешё там есть минеральные источники. Ну и конечно, железнодорожная станция.

Поселковый загон, через который прогоняют скот по пути в Бёрдсвилль. Вот и вся цивилизация. Действительно, гиблое место…

Заметив в глазах Нэнси вспыхнувшую заинтересованность, он пронзительно глянул на неё, нахмурив пепельные брови:

– Надеюсь, для вас это не просто романтическое приключение, – сказал он, – Там тяжёлая и механическая рутина в трудных условиях…

– Не беспокойтесь, это как раз то, что нам нужно!..

– Ого! Ну, что ж, добро! Билеты получите через месяц, но, боюсь, что лишь II класса… Вы назначаетесь на два года, потом вас сменят… Ну, вот, пожалуй, и всё…

Он пожал им руки, и его сдержанное лицо наконец-то озарила улыбка:

– Вы – отчаянные девчонки! Хотел бы я, что бы вы преуспели в качестве медицинских сестёр аделаидской миссии. Работы там и в самом деле много…

На обратном пути Нэнси будто летела по тротуару. Их приняли на работу!

Они отправятся на север по сказочной железной дороге на небольшом паровозе. Это дорогу назвали афганской в честь тех афганских караванов, что везли первопроходцев – строителей этой железной дороги – дополнительной ветки огромной железнодорожной австралийской магистрали Оверланд Телеграф, протянувшейся с севера страны до города Дарвин.

Вот и они отправятся вслед за первооткрывателями, увлечённые северным простором громадных голубых сияющих озёр, которые, пересыхая, превращаются в глиняные котлы, наполненные солью.

Нэнси не терпелось оглушить этой новостью свою маменьку.

– Ты уезжаешь так далеко, на север?!. В буш?.. – расплакалась Августина, услышав о назначении Агнессы,

– Молодая девушка, одна, без соответствующего сопровождения!..

– Не одна, маменька. Моя подруга Черстертон тоже едет.

– Ну, две молодые девушки, и что?!. Даже представить себе не могу ничего подобного!

– Маменька! Мне двадцать два года. Я – медицинская сестра. И больше не дитя.

– Нет, и тебе следовало бы подумать о замужестве, – не унималась миссис Маклин, – Тебя скоро сочтут старой девой!.. Мы с отцом давно мечтаем о внуках, а ты!..

– Я не намерена выходить замуж, пока не увижу заповедный уголок Австралии и не попробую себя в качестве медсестры там, где я нужнее. Было бы глупо, выйти замуж, зря проучившись три года.

– Я всего этого не вынесу! – И всё же у нас разные взгляды на жизнь, не так ли?

– Ох, Агнесса, ты невозможна! – в отчаяньи мать перевела своё негодование на кофточку из тафты.

Сидя в своей спальне, окна которой выходили на восточную часть пригорода, плотно укрытую грядой австралийских холмов, известных, как подножие, но возвышающихся меньше, чем в самом городе.

Нэнси достала из ящика свою «заслуженную» медаль.

У девушки не было серебряной цепочки, на которой её можно было носить, да и не ловко было. Куда её деть? Выбрасывать всё же не хотелось.

Нэнси взглянула в окно на пологие склоны, ещё зелёные благодаря последним зимним дождям, на овец, пасущихся небольшими стадами близ крохотных террас и разбредшихся вокруг холмов. Снова взглянув на «памятку» от мистера

Хаккета, девушка бережно завернула её и спрятала в карман юбки:

– Маменька, я пойду пройдусь! – крикнула она.

– Далеко? Может зайдёшь в магазин на углу за…

– Нет. Только прогуляюсь. Слишком уж хорош полдень.

Их улица упиралась в пустые, никем не занятые лужайки. Подойдя к склонам, Нэнси бодро зашагала вдоль них, ориентируясь на соседний холм. Чтобы мелкий сор не прилипал к её длинной добротной габардиновой юбке, она приподняла подол, оголив лодыжки.

Нэнси не хотелось оглядываться, однако ж краем глаза она замечала гладкие равнины пригорода. Хотелось забраться повыше и осмотреться.

Внезапно поднялся сильный ветер, вырывая из-под ног гладкую траву. Нэнси поднималась по одному из склонов Осмондского холма и теперь до вершины оставалось примерно восемьсот футов.

Кое-где из серых скал торчали поросшие лишайником и травой каменные глыбы. Тяжёлое высохшее пастбище уплывало из-под ног. Нэнси отвернулась от ветра и перевела дыхание.

Скрытые холмами аделаидские равнины простирались теперь перед ней вплоть до синеющей на западе линии залива, задымлённой портовыми трубами. Некоторые из представших взору крыш домов обнажали свою ветхость.