Валентина Томилова - Пишу журавлиным пером

Беспокойство без преград лезет в голову.

С кем бы это разделить, чтобы поровну?

Вот бы тяжесть на плечах поубавилась.

Неизменная мечта, я состарилась.

Строим планы новые беспечно,

Суетимся, создаём уют,

Думая, что мамы будут вечно,

Никогда в иной мир не уйдут.

Но беспечность закусив до боли,

Провожая в невозвратный путь,

Почернев лицом от едкой соли,

Понимая, что нельзя вернуть.

Тяжелеет лёгкая походка,

Над бровями побелела прядь,

В голове тревоги бьётся нотка

От сознанья, что я тоже мать.

Когда улягутся эмоции,

Перечитаю вновь листы.

И стану этих строк невольницей,

Изведав радость красоты,

Где рифм легчайшее дыхание

Являет затаённый лик,

Со сладкой музыкой слияние…

О, поэтический язык!

Читаю Лермонтова, Пушкина,

Запоминаю наизусть.

И эта память в жизни лучшая,

И слёз отрадных не стыжусь.

Города Чехова маленький житель -

Имени славного просто носитель.

Скромно Антошкой зовётся мальчишка,

Но на коленях с рассказами книжка.

С верной собачкой забрёл на полянку,

Бегло читает да гладит Каштанку.

Время летит… повзрослевший читатель,

Первая книга и новый писатель.

Что вытолкнула память из груди,

То по бумаге брызнуло стихами.

Я прошептала с болью : «Пощади,

Позволь не явью, а забыться снами».

Но символами выбились ростки,

Корнями где-то крепко зацепились.

Сжимаю побелевшие виски,

И строки, потемневшие, размылись.

Я – весна голубоглазая

Из подснежников в венке.

Нет, я – лето шустроглазое

Из осоки в парике.

Осень, осень рыжекосая,

В угасанье вялость сна.

Я – зима простоволосая,

Снега блеск и седина.

Среди кочек на болоте

Чутко селезень дремал.

Он отстал от стаи, вроде,

И добычей лёгкой стал.

Нет ни зависти, ни злости,

Коль заряжено ружьё,

То кромсает дробью кости,

Ждёт поживы вороньё.

Как на крыльях взлёт и …падение.

Что сказать ещё? Наваждение.

Не пошёл войной да не взаперти,

Миновал судьбы – сесть на паперти.

Напивался вдрызг, падал замертво,

Нараспашку грудь, сердце заперто.

Признавал порой мысль расхожую,

Призывал тогда силу Божию.

Так катилась жизнь, с прежней смежная,

Будто есть пред ней дверь железная.

Остаётся то, что не прожито,

Поросло травой, да не скошено.

Под ветром метались испуганно тени,

Подвластные полностью вихревой смене.

А тучи тянулись судьбой каравана.

Вот первые капли, как кнопки баяна.

Аккорды, аккорды громового гула

То маршем, то вальсом гроза захлестнула.

Шумели деревья тревожным напевом,

На миг озарённые молнии светом,

А дуб дирижёром стоял неизвестным,

И сам восхищался погоды оркестром.

То утро было золотым,

Морозным и скрипучим.

Казалось солнце восковым,

Сливая свет на тучи.

Речная гладь взялась мостом,

Где пленницей русалка.

Стучит руками, бьёт хвостом,

До слёз бедняжку жалко.

Себя, не время тороплю,

Бросаюсь к ледорубу.

Поспешно руку подаю

И с плеч снимаю шубу.

Растревожилась память,

Разгорелась, как пламя.

Отпылавшие мысли

Горьким вздохом повисли.

Ветер времени пепел

Над землёю развеял.

Ветер потоптался у окна,

Приоткрыл скрипучую калитку.

Чуть качнулась сонная сосна,

Обронила снежную накидку.

Ловко, по-хозяйски, разойдясь,

Обметал продрогшие ступени

И на что-то, видно, рассердясь,

Разогнал предутренние тени.

Брызгами звёзд пляшет небная даль.

Возле окна дышит вьюгой февраль.

Стынут деревья в серебряной мгле.

Стынет узор на оконном стекле.

Блики огня на полу у печи,

Кот коготками скребёт кирпичи.

Известь посыпалась снежной крупой,

Комнатной вьюгой, кошачьей зимой.

Я солнце видела во сне,

Сквозь ветви пробивалось

И, нежно улыбаясь мне,

За шторой оставалось.

Движенье губ, движенье глаз

Лучились в ореоле…

Мне снилось солнце много раз,

Теперь не снится боле.

Белым ветром о былом написано,