Lerysol - With skylarks

Пощечина, резкая, жесткая, инстинкт, годами выработанный.

Очнулась, зрачки расширились: «Ой, а я к… извините, ошиблась, а где он?»

Дурочка.

Воробьи ранние, звуками сквозь сплошное стекло виражей просачиваются. Смешные? Абсолютно. Кричат, хамят, волнуются. Делят нажитое, пилят по степени значимости хлебца крохи. Эгоистично увлечены значимостью добычи и процессом. Сон утренний томный, желешечкой обволакивающий, потягушечки резиновые. Пятки, над кроватью сверкающие пропеллерами, смехом ублаженные, шутками с сарказма частичками. Новое, новое утро прохладное без солнца навязчивого, умаслено густыми облаками дрейфующими. Плачет голубая гладь за кулисами поутру, роняя капли редкие, стесняется своей слабости. Не понимает, глупое, важности грусти, подарков влажной энергии для простых зеленых земных переплетенных. Соскучились внизу, расцветают за мгновения. Жаждут фонтанами наслаждения, хлопушки с событиями, хитросплетения поступков с обещаниями, слов ветрено-клятвенных, борьбы с каруселями. Смятая постель с пастельными тонами, брошена. Хлопок двери, душ застучал струями по стенам мраморным, разбиваясь о тела сплетенные, увлажняя прохладою. Остужая чуть температуру раскаленности действиями, одновременно стесняясь подсмотренного. Такое утро внутри жаркое. Вне взоров подушки меж собой спором заладили. Начали с кичливости перьями, их мягкости, раздувая сны подсмотренные, трофейным количеством увиденного. Полезностью применения для утех утренних. Глупые, скучно им, залежались смятые, не смолкают в такт пернатым с подоконника.

Щебет слов, выдохлись, улыбаются, руки в унисон перебирая пальцами, синхронными взмахами кистей выводят мелодию блюд утренних. Забавные, на одной волне, как погрузились и не выныривают во внешнее. Все легкое, улыбками, зеленью красок насыщенное. Глаза балуются, забавляются счастьем одинаковых шуток, подстраиваются. Пачкая носы, губы, щеки детскими шалостями. Щелкнули внешнее, забавы ради. Ворвалось, раскромсало металлическим. Паутиной ядовитой сплетая внимание. Что с ними? Погрустнели, открыли себя для серого. Впустили персонажей прохожих среди пустыни выжженной. Отрывком: «Обманули?» Нет, завертелась, в суете забыла. Все это поверхностное, свои правила, взгляды на отнятие ресурсов у природы. Здорово, если получится больше. Солгала? Ну, а чего вы ожидали? Вертимся, крутимся, некогда на телячьи… Триста секунд разговора и вытравили? Смешно! Читайте Моэма, ребята, трижды описано. Смеется, цинизмом позвякивая, давно не… Хотела бы побыть нежной, но не в этой… Переглянулись, почувствовали осушение, выскребли, выпили за минуты, вычерпали энергию нежности. Рассадили на ветвях каркающих только вылупившихся птенцов сомнений. Это не передать, только на ощущениях, шепотом о сохранении. Безусловно, синхронно прозвучали из уст Жан-Жака Руссо: «Я один. Я знаю свое сердце и знаю людей. Я создан иначе, чем кто-либо из виденных мною; осмеливаюсь думать, что я не похож ни на кого на свете. Если я не лучше других, то по крайней мере не такой, как они».

Одновременно потянулись одинаковые и щелчок кнопки, тишина хорошая. Не понятно, как правильно, свои законы утвержденные. Недаром же из сотен тысяч просеяны и остановились в выборе, выключили.

После зрачками встретились, пусть будет там, параллельными.

Вечер. Чуть усталости. Прочь из стен одиночества. Дорога ночная пятнадцатиминутная скользкая. Как всегда, битком, без свободных столиков. Насыщенный дым суеты снующих обслуживанием. Бесцеремонность уже градусных. Тяжело всегда погружение до растворения, словно в прорубь с осколками. Набрать воздуха.

Сюрпризы россыпью. Форма официанта, брошенная на перекур или так, в эмоциях. Искорки зрачков, улыбнулся, сгреб, примерил. За вечер. Набирай, набирай скорости. Никто, удивительно, не узнает, обезличенный, форма невидимки, может, оно и к лучшему. «Сюда, еще, ждем уже… мы этого не заказывали, отменяем, как скоро?»

Среди столов, рядков выбрать скорость, сбиваясь сперва, после приноровившись к потоку течения, выдохнуть, расслабился. Жаром от каждого столика эмоциями. Обсуждали, пиная, фыркали, не замечали, как светится. В беготне стоптанных сандалий за хрустящей добычей наличности, отбрасывали из прайда. Блага призрачные взамен на незаметные граммы улыбки искренней. Слухи дегустируют не пережевывая, иные их для пущего эффекта заваривали, настаивали, перемешивали, крошили для удобопереваривания. Как это бывает плечом к плечу, бились, смыкались грани бокалов, расплескивали, переплетение накипевшего. «Он потрясающий, обеспечил работой сотни тысяч, как же идет ему строгая форма в сочетании с подбородком волевым, решительным». А рядом средиземное радио: «Все умеют лгать без исключения, только распустив перья ресниц не умела грубо, исключительно с детской наивностью воспринимала его подарки и снисходительность, вежливый. Последней, знаете, что оставил? Опустим, но там все до краев». Скорость, скорость обслуживания, нет времени надолго. Щелкаем волны на Индийского океана, льющиеся из коралловых передатчиков, очерчены ярко-красными красками: «Обещала не опускаться до жалости к себе. Но не могу, очередной раз дверь в спальню захлопывала, стены вздрагивали от всхлипываний, пестрели разлетающиеся по уголкам стремительные эсэмэски с эмоциями». Вокруг сочувствующие в очках розовых, далекие в действительности, синхронно кивающие, украдкой на свои ситуации примеряя, оценивая, ничего личного. Следующий, очередной, сотенный столик обособленный. «Много не пей, постарайся молчать. Я не могу с ними общаться, другие и другая. Я просто счастливой хочу быть, счастливой».