Надя брела тропинкой, доедая лепёшку, а слёзы капали и капали из её глаз. И она ничего не могла с этим поделать.
Тётя Вера в Сосновцах больше не появилась, но печь и инструмент никуда не пропали. Так и полёживали себе в сараюшке за поленницами дров, укрытые толстым слоем соломы. Ведь сказано же было: «Может, в жизни пригодится». А тётя Вера – и Надя была в этом убеждена – слов на ветер не бросала.
5
Надя была не из робкого десятка и чуть что всегда могла постоять за себя, однако отличалась природной стеснительностью. Одиночество редко бывало ей в тягость, поэтому подруг у неё по жизни всегда было мало – раз-два и обчёлся. Одной из таких была Татьяна, проживавшая в Кошкино. Как-то Надя, когда уже окончила школу и начала работать как взрослая на том же скотном дворе, что и мать, через охотинского почтальона (на почте был телефон) получила от Татьяны приглашение на её день рождения.
Надя долго не решалась: «Стоит идти или не стоит?» Скотный отнимал так много сил – не до гулянок! Ей бы лучше поспать лишних пару часиков, чем мотаться в такую даль (после школы стало казаться, что Кошкино где-то на краю света). И скорее всего, она бы так и не откликнулась на приглашение подруги, если бы не мать. Заметив нерешительность дочери, она сама вызвалась поглядеть за Надиными коровами.
– Ежжай, ежжай! Протрясись хошь капельку. Ты ещё вона какая молодая, не всё ж тебе под хвостами у скотины торчать.
Надя вняла советам, помылась в баньке, приоделась понаряднее и отправилась пешечком на переправу, которая и доставила её на другой берег Волги в Кошкино.
Среди прочих, кто сидел за праздничным столом, был и старший Татьянин брат. Он лишь полторы недели назад дембельнул из армии. Наде уже приходилось время от времени встречаться с Павлом. Ничего особенного: парень как парень. Много таких. Тощеватый, немногоречивый, даже, скорее, мрачноватый. Три года отлучки, пока отбывал воинскую повинность, почти никак не отразились на его внешности. Ну, может, только несколько раздался в плечах, и шея стала не такая длинная и тонкая. Не прибавилось у него и развязности: пока сидели за столом, едва выдавил из себя с десяток слов, хотя и изрядно выпил. На Надю вообще, как показалось, ни разу не глянул. Однако, когда настало утро и девушка заспешила к первому парому, вдруг предложил себя в попутчики: ему, мол, надо навестить проживающего в Охотино приятеля.
Пока добирались до переправы, ждали, когда отчалит паром, переправлялись через Волгу и, наконец, пока тряслись в автобусе, если и говорили о чём-то, то не о самом важном: немного о школе (она была у них общей), учителях; он самую малость поведал о недавнем солдатском житье-бытье. Надя была рада, когда пришло время расстаться. Что есть сил помчала к себе домой, чтобы переодеться и пойти на скотный. Он же направился в Охотино.
С тех пор прошёл примерно месяц. На дворе стоял уже октябрь. Ненастная, неприглядная погода, самое удручающее время года, когда всё вокруг голо, мокро и до первого, радующего глаз снега, кажется, ещё совсем не близко.
Надя в тот вечер, как обычно, возвращалась со скотного в компании матери. Обе изрядно подустали. А ведь им ещё предстояло накормить-напоить собственную томящуюся в хлеву скотину, не говоря уже о младшеньких – брате и сестре.
Ещё издали Надя заметила, что кто-то сидит у них на завалинке. Тём-но. Поди разбери, кто это. Стали думать-гадать. Может, соседка бабка Арина? Бывает, она совсем без спичек, или керосин кончился, или ещё чего по мелочи. А то и бригадир Иван. Хоть он и «полевой» и, следовательно, над ними, скотницами, непосредственной власти не имеет, но, бывает, подлетит на своём вихлястом велике, затарабанит в окошко:
– Опять ваш телёнок на колхозном поле пасётся! Трам-тарарам! Мать вашу! Обнаглели.
Лишь когда подошли почти вплотную, Надя, к немалому своему удивлению, опознала в сидящем своего недавнего провожатого Павла.
– Чего тут делаешь?..
– Тебя жду.
Надя продолжала недоумевать.
– Вот, – Павел протянул Наде какой-то свёрточек. – Сеструха просила передать.
Надя неуверенно взяла посылку, развернула. В ней были тёплая, правда, уже ношенная пуховая шапочка и совершенно новые вязаные, с красивым узором варежки. Надя вспомнила: когда была на дне рождения, невзначай проговорилась – хотя вообще-то жаловаться и тем более что-то выпрашивать у неё привычки не было – что у неё неважно с одёжкой, особенно с тёплыми вещами.
Пока Надя раздумывала, мать строго проговорила:
Читать дальше