Владимир Ситников - Три сестры и Васька

Оказывается, из-за Елены Ипатовны и перебрался агроном в Коромысловщину. Нужны ей были из-за больного сердца чистый воздух и покой.

Васька, разнося молоко по селу, больше всего любила заходить к Шиховым. Там Елена Ипатовна обязательно угостит ватрушкой или посадит пить чай с печеньем и книжку новую покажет, Василий Васильевич назовёт тёзкой.

Книги у них помещались на стеллажах, занимая в большой комнате целых три стены.

– Почти полная подписка Достоевского, Толстого, Тургенева, Горького, Диккенса, Цвейга, Гюго, Шиллера у нас есть. Даже библиотека Всемирной литературы, – оглаживая тома, перечисляла Елена Ипатовна. – Вот почитай.

Васька брала аккуратно завёрнутую в газету очередную книгу. Не прочитать было нельзя, потому что Елена Ипатовна спрашивала, кто из героев ей понравился и почему?

Шиховы выписывали так много газет и журналов, что почтарка Августа Михайловна только головой крутила:

– Такую прорву читать, с ума сойти.

– Для меня родина – это русский язык. Я просто наслаждаюсь, когда слышу, как говорят здешние старушки, – откровенничала Елена Ипатовна с Васькой.

– Эдак, эдак, матушка, – подделывалась Васька под старушечий говор, и они обе заливались смехом.

– Ну-ка, ну-ка, повтори, – просила Елена Ипатовна, и Васька повторяла.

– Ты Анну Герман певицу знаешь? – спрашивала Елена Ипатовна. – Небесный божественный голос, – умилялась она.

Васька научилась распознавать голос Анны Герман по радио, и ей тоже стали нравиться её песни. Она даже выучила мелодии на полубаяне.

Пока она смотрела книги, Елена Ипатовна успевала вымыть банку из-под молока и всегда отдавала её хрустально сверкающей. Не в пример клубарке или Инне Феликсовне, которые вечно не успевали обмыть посуду. А надевая сандалии или осенью сапоги, замечала Васька, что они обтёрты заботливыми руками Елены Ипатовны. И теперь, заходя к Шиховым, она обтирала обувь о траву или мыла в колоде.

Елена Ипатовна в откровенные минуты сетовала, что она для мужа обуза:

– Не могу толком ходить, а раньше ведь как бегала и пела. Он хоть бы слово упрёка. Чудный он у меня человек.

Васька замечала, что у Елены Ипатовны все были «чудные» да хорошие, и о ней она говорила: удивительная девочка. А чего удивительного-то? Девчонка как девчонка.

Василий Васильевич любил за всем наблюдать со стороны. Обычно сидел на правлении или в участковой конторе на разнарядке, прислушиваясь к тому, о чём ведут разговор механизаторы или специалисты и бригадир с начальником участка, а потом вдруг своим низким басовитым голосом спокойно замечал:

– Я, конечно, не Ленин, но считаю, что надо с людьми-то почаще разговаривать. А то приказ, указ, а что это даст? Понять должны, что плохой весны или плохого лета не бывает. Если не предусмотрел, будет недобор. Сами виноваты, а валим на погоду да на природу.

Когда разговор шёл на военную тему, то авторитетную фамилию вставлял Василий Васильевич другую:

– Я, конечно, не Георгий Жуков, но скажу: это теперь легко рассуждать, куда, какие войска надо было ввести, а там, под Москвой, когда немцы в тридцати двух километрах от Кремля находились, всё было брошено, чтоб брешь заткнуть. Не до жиру, быть бы живу. Как Шота Руставели-то писал в «Тигровой шкуре»: каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны. Вольготно теперь рассуждать.

Когда дело касалось агрономии, тут уже привлекался Климент Аркадьевич Тимирязев или Вильямс, а то и Прянишников, Вавилов. Чувствовалось, что был Василий Васильевич человек начитанный, недаром с неодобрением говорил личный шофёр Григория Фомича Капитон Каплин, что книг привёз целую машину, из мебели ничего толкового нет, одни книги.

Склонен был Василий Васильевич к философствованию.

– Отец мой, между прочим, простой крестьянин, три класса образования, а всё понимал. Говорил он, что если бы воскресли погибшие в Великую Отечественную солдаты, то удивились бы непременно:

– Братцы, сыночки, что же это вы такое наделали: пока мы лежали в братских могилах, здесь другая, что ли прошла война? Нет деревень и людей.

– Ну, вот опять, – останавливала Елена Ипатовна мужа. – Ты уж Васеньке-то головку не мути.

– Нет, я понимаю, – говорила Васька. – У меня дедушка Родион здесь не кладбище похоронен. Он воевал.

Из книг извлекал Василий Васильевич множество удивительных сведений, о которых в Коромысловщине никто не знал. А он вдруг открыл Ваське неслыханное:

– Я, конечно, не историк Ключевский, но скажу: зря американцы-то зазнаются, что везде они первые и единственные. Статуя-то Свободы чем у них покрыта, не знаешь?