Владимир Ситников - Три сестры и Васька

На гражданке мечтал Иван о сыне, а жёнушка Анфиса Семёновна наладилась таскать ему девок. Одна за другой три дочери родились: Танька, Жанка и Светланка.

– Бухгалтер, дак высчитай, чтоб парень родился, – требовал в подпитии Иван, а как тут высчитаешь? Это ведь не в ведомости цифры перегонять.

Анфиса, винившая себя в девчачьем однообразии, даже ездила тайком в церковь соседнего села Порелье и в город Орлец, чтобы свечку поставить и вымолить у Бога парня. Однако то ли Бог не услышал, то ли не так молила его Анфиса, и четвёртый ребёнок оказался девкой. Жанка на родителей осерчала:

– Зачем вы её купили. Орёт и орёт. Выбросьте её в окошко.

А Танька и Светка – старшие, понимали, что выбрасывать поздно, надо имя орущему существу дать. Настояли, чтоб очередную сестру назвали Василисой, потому что по всем сказкам, какие они слыхали и видели по телику, оказывались Василисы Прекрасными да Премудрыми.

Иван поначалу осерчал на жену:

– Опять посудина с дыркой, – то есть девка.

– Не посудина, а Василиса, – поправила его Татьяна.

Татьяна была самой старшей и самой авторитетной дочерью, потому что ей над всеми сёстрами пришлось нянчиться. Видимо, поэтому навсегда осталось у неё этакое командно-покровительственное отношение к ним.

– Пускай Василиса, – неохотно согласился Иван. – Я её Васькой стану кликать. Парня она мне заменит, – и, склонившись над кроваткой, поцокал языком.

Василиса отозвалась, загулькала, улыбнулась беззубым ротиком. Видно, сходу поняла, что отец – самый любящий её человек. Иван ус покрутил: знай наших!

Детский сад тогда в Коромысловщине только строили, и чтобы не искать няньку на стороне, спровадили трёхлетнюю Василису в Зачернушку. У бабки Лукерьи корова удоистая – молока залейся, времени свободного вдосталь. Чем ещё на старости лет заниматься, как не нянчиться с внучкой. Девка уже как угорелая по дому носится, на кровати скачет, что тебе цирковой акробат на сетке.

Оторвали бабку Лукерью, по-деревенски Лушу, от её ткацкого станка, на котором набирала она весёлые радужные дорожки из разорванной на полосы всякой негодной одежины, вроде старых, давно вышедших из моды платьев, сарафанов и кофт. А в половике они играли цветами, веселили глаз. Даже городские гости не гнушались эдаким подарком. Половики-то получались мяконькие, тёплые. Это тебе не на холодный пол ступать босыми ногами.

Малосознательное Васькино детство прошло в Зачернушке.

Баба Луша Ваське обрадовалась. С живой-то душой не так одиноко будет ей. Конечно, забот прибавится: корми-пои, следи, чтоб не простыла внучка. Но ведь родимый человечек всегда отрада. Пускай рядышком лопочет.

Дом Лукерьи Чудиновой – бабушки Луши в Зачернушке первый, у самой росстани. Из него и дорогу на Коромысловщину и всю деревню о пяти дворах видать. Идёт улица покатом вниз к омутистой речке Чернушке. Посерёдке прудок с дощатыми мостками. На них бельё бабы полощут, половики бьют вальками. Вверх дорога открыта до повёртки: кто, куда идёт или едет – всё видно.

Ваське в деревне нравилось. Бабушка и приласкает, и развеселит. А весельства в избе много. По весне привозила в мешке бабушка Луша поросёнка. Он визжал, бегал, стуча копытцами, тыкался пятачком в ноги Ваське. Играть хотел. Один смех с ним. Почеши его, уляжется, захрюкает. Особенно сообразительным был Борька с чёрным пятном на спинке.

Больше всего нравилась Ваське лежанка. Там спала, книжки с картинками листала и даже ела. Поросёнку тоже понравилась печь. Он сначала прыгал на деревянный диван, с него на тумбочку, потом на лестницу, с неё на полати, а с них на печь к Ваське. Холодный, обрадованно хрюкал, вот он, я.

– Какой умный у нас поросёнок, – хвалила его Васька.

– Да как же, живая душа, – подтверждала бабушка. Борька согласливо хрюкал: эдакий, мол, я, умный.

В рождественские и крещенские морозы приносила бабушка петуха и куриц, чтоб не обморозили гребешки. Жили они в залавке, а кормиться выпускали в избу, сгрудив половики. Курицы со стуком поклёвывали зерно, а Петька, гордо похаживая, указывал. По утрам же так орал, что даже Васька поначалу пугалась.

– Ну, некошной тебя, – сердилась баба Луша. – Вот отнесу на мороз, дак прижмёшь хвост.

А однажды принесла бабушка только что родившегося слюнявого красно-рыжего телёнка. На воле стужа. Озябнет. Этот тихо стоял на ножках-растопырках за печью и глядел большими глазищами на Ваську. Ей телёнок понравился. Его погладить можно было, из соски кормить.