Елена Жуковская - Формула счастья. Сборник рассказов

– Где Матюша? – спросил Максим, когда мы уже вошли, и я закрыла рот свободной рукой, за которую меня так никто и не взял.

– Ты же видишь, его здесь нет. Он у моей подруги, – сказала я сквозь пальцы, закрывающие рот.

– У какой?

– У Ленки.

Он специально спрашивал, чтобы я не могла глубоко нырнуть в этот кошмар у гроба. Я должна была выныривать и глотать воздух, чтобы ответить.

Я положила гвоздики к её ногам. Я смотрела в её лицо, такое тонкое, спокойное, родное, любимое.

– Я всю жизнь её любила больше всех на свете, – сказала я тихо.

Этого нельзя было говорить, потому что бабушка ничего не слышала, а мама слышала всё. Она стояла рядом. Я сказала это, потому что бывший муж заговорил о любви, или потому что это было то, что меня сейчас переполняло. Надо было просто заплакать. А я бормотала:

– Она тоже любила меня больше всех на свете. Она умела любить.

Бабушка прожила долгую жизнь. Ей было восемьдесят шесть лет. Мы были близкими подружками. В её жизни было мало девчонок, и в моей жизни было мало девчонок. Мы хорошо с ней ладили. Она пекла мне тонкие блинчики, водила на реку смотреть уток, собирала со мной малину в саду и делала ещё что-то совсем не особенное, но такое необходимое. Иногда мы с ней просто болтали, смеялись, дурачились, как это делают девочки. А иногда рассказывали секретики. У неё был свой секретик. Она всю жизнь любила своего мужа, который ушёл от неё к другой. В нашей семье ни у кого не склеилась семья. Но бабушка умела любить, а больше никто не умел. И сейчас у гроба всхлипывали только пожилые соседки. Все остальные стояли спокойно. Папа немного ссутулился и переминался с ноги на ногу. Он хотел выпить. Я это знала. Он иногда много пил и кричал на бабушку. Это тоже был её секретик.

Мой секретик я заедала мороженым и мандаринами на маленькой бабушкиной кухне, запивала коньяком, который бабушка тайком наливала из папиной бутылки, заглушала звуками доброго певучего голоса:

– Ты самая лучшая, внученька моя золотая, ты самая лучшая.

– Почему же он спит с другими? Почему он уходит?

Она пожимала плечами и, подсовывая мне что-нибудь вкусненькое, говорила:

– Все они такие.

Она всё дела неправильно. Нельзя заедать проблему, нельзя мириться с изменами, нельзя пить коньяк, когда у тебя грудной ребёнок. Но мне это было нужно. И только она смогла мне это дать.

– Прощай, Варвара Филипповна, – сказал Максим, укладывая в гроб огромный букет жёлтых роз, перевязанных чёрной лентой.

– Бабуля… – прошептала я.

Я не знала, что ещё сказать. Гоша молчал, папа молчал, мама молчала. Бабушкины соседки крестились, по очереди подходя к гробу. Свечи догорали.

– Пойдём в машину, – сказал мне Максим. – Ещё кладбище. Потом поминки. Береги силы.

Я заплакала. Беззвучно и некрасиво. Рот скривился в гримасе, глаза опухли. Потом были венки, комья земли, кутья и водка… Мне было плохо. Я чуть-чуть умерла. Я ощущала это физически. Мне было трудно дышать, говорить, думать.

Максим привёл меня домой.

– Поспишь? – спросил он. – Я заберу Матюшу.

– Почему ты сказал мне, что никогда меня не любил?

– Чтобы ты почувствовала, как сильно тебя любила бабушка, и как сильно ты любила её. Ты должна была успеть попрощаться с этой любовью там, в храме.

– Какой ты умный, – сказала я с ухмылкой.

– Я очень хорошо тебя знаю, – напомнил он.

– Ты счастлив?

– Это неважно.

– Ну-ну…

Я свернулась клубком на кровати, прямо в чёрной одежде и траурном шифоновом платке. Мои светлые волосы торчали из-под него во все стороны, заплаканные опухшие глаза закрывались, мне не просто хотелось спать, мне хотелось исчезнуть. Как исчезла бабушка под слоем свежей земли, как солнце исчезает, уходя за горизонт.

– Завтра будет новый день, – сказал Максим, будто читая мои мысли.

– Иди, спасибо, что побыл со мной.

Где-то в прихожей зазвонил телефон, оставленный в сумке или в кармане плаща.

– Принести?

– Ответь сам.

Я закрыла глаза. Обхватила руками подушку. Сквозь навалившийся сон слышала встревоженный голос Максима. Ещё что-то случилось? Нет, на сегодня хватит.

– Придется вставать, Ириша.

– Что?

– Тебе ещё есть, кого любить. Матвей плачет. Он заболел. Просит, чтобы мама приехала. Ленка не знает, что делать.

– Что-то серьезное?

– Температура, рвота.

– Бедный милый мальчик.

Я очень любила Матвея. Но я не умела любить, как умела бабушка. Если бы у меня была температура, она бы прижала меня к себе и гладила бы по голове. А я вызову Матвею врача и в ожидании буду нервничать и возмущаться, что врач долго не едет, что температура не снижается от таблеток.