Георгий Бурцев - Махно. II том

– Мадам, ваш заказ. Приятного чаепития.

– Через пять минут повторите, – вслед ему сказала она.

– Будет исполнено.

В Екатеринославе, выходя из вагона, в тамбуре асессорша поцеловала Нестора Ивановича в щёку и шепнула:

– А вы озорник. А вон и мой муж, коллежский асессор. Он еще в прошлом году должен был получить надворного советника. Но задержали производство. Хотите, я представлю вас?

– Я думаю, не надо.

– Ну, тогда прощайте.

Не выходя из тамбура, Махно легко и сдержанно махнул ей ладошкой.

На станции Зализничная Махно вышел из поезда. Неподалёку от маленького вокзального здания увидел двойкой запряжённый просторный шарабан и стоявшую возле него группу мужчин. Он остановился и всмотрелся. Те тоже расступились и откровенно оглядывали его.

– Он, – произнёс один из них.

– Точно он, – поддержал его другой.

– Почти не изменился, – продолжил третий.

– Мужчина! Мы ждём человека, смахивающего на известного нам Нестора, сына Ивана, из рода Махно. Если бы вы были одним из этих трёх, то мы могли бы вас подбросить до Гуляй-Поля, – сказал один из них, направляясь к нему, и Нестор узнал Зиньковского.

– Лёвка, ты? Лёвка! Витька! Петька! Савка! Брательники! – крикнул Нестор Иванович, узнав своих приятелей детства и юности.

Они бросились к нему навстречу и принялись тискать его. Подняли и усадили в экипаж.

– Н-н-н-но-о-о! – крикнул Лепетченко и стегнул коней.

– Ну, вы молодцы. С таким шиком разъезжаете. Стоп. А где мой рюкзачок? Где мой вещмешок? Сто-о-ой! Черти!

– Где его мешок!

– Нету никакого мешка. Да чёрт с ними с бутырскими пожитками.

– Нет! Давай назад! Там Настин портрет и письма её. Она же мне восемь лет писала.

– Петро! Возвращаемся на вокзал, саквояж забыли с полосатой пижамой и эпистолярным наследием в виде тюремных элегий!

На полном скаку экипаж влетел опять на пыльную привокзальную площадь. Тюремный вещмешок маленькой кочкой возвышался над ней. Пётр Лепетченко трижды объехал его. Наконец, Лёва Зиньковский изловчился и, не вылезая из экипажа, ухватил мешок, подбросил его и, вновь поймав, спросил:

– Бомбы московской там нет?

– Да, кроме Настиных писем и ее портрета – больше ничего.

– А чего ж тяжел мешочек?

– Сам не знаю, – ответил Махно и, развязав мешок, извлёк из него тяжёлую металлическую коробку.

– Что это? Новая разработка бомбы в виде Бутырского гостинца? – спросил Зиньковский.

– Сам не знаю. Давай откроем. Нож есть?

Лёва подал нож. Нестор поколдовал с ним и открыл банку. Поковырял содержимое ножом, попробовал на язык.

– Товарищи революционеры и анархисты, насколько я разбираюсь в диалектическом и историческом материализме, эта объективность, данная нам в ощущение, есть буржуйское изобретение в виде кондитерского продукта под названием конфитюр.

– Это тебя после Бутырки на сладенькое раскочевряжило?

– Да нет, это попутчица подсунула. На память.

– Хорошая попутчица. И ты, видно, память хорошую оставил. Кто она?

– Екатеринославская асессорша.

– Молодая?

– В аккурат, твоих лет.

– Адреса не оставила?

– Ещё чего. Я что ехал сюда, чтобы шашни канифолить? Нет, товарищи, не к лицу нам разводить флиртографии и прочие шмыловзации. Э-э-э, стоп! Товарищи, я хоть и давно не был дома, но вижу, что мы едем не туда. Мой дом, по-моему, в той стороне. И Настя моя вон там живёт.

– Охолонь, Нестор Иванович, переведи дух.

– Да вы чего. Какой дух? Надо сейчас же митинг скликать, ополчение собирать, оружие раздавать. Немцы в сорока верстах.

– Нестор Иванович, к чёрту политику! Какие митинги? Какое ополчение? Какие немцы? И не немцы то, а мадьяры и австрияки. Нестор, братишка. Старик! Едем в трактир! Горилка уже неделю томится.

С полного аллюра кони стали у трактира. Когда компания с шумом ввалилась в трактир, из полутёмного угла его навстречу им вышла мать Нестора Ивановича и совсем взрослая Анастасия Васецкая.

В Гуляй-Поле, на площади перед зданием управы шёл митинг. Авторитетный и хриплый Чубенко объявил:

– Граждане! Сегодня мы с вами должны избрать Председателя Совета. Слово имеет анархистка Ольга Таратута!

На трибуну вбежала уже не очень молодая блондинка, та самая барышня, которая некогда вела утренник.

– Дорогие подруги, матери и сёстры. Настал час в междуречье Днепра и Дона, у побережья Азовского моря возродить Великую Амазонию. Пробил час взять в руки власть. Только мы – женщины, дающие жизнь новым поколениям, способны, должны и обязаны взять на себя смелость разрушить общество, созданное мужчинами, творящими насилие, разврат и пьянство. Это они придумали брак и семью, чтобы сделать женщину собственностью. Но женщины всегда были и остаются умнее мужчин, уже потому, что они хоть и слабее, и нежнее их, но выносливее и живучее. И уже потому, что нас больше, мы и должны править миром. Мужчинам всегда и во всём проще, поэтому им ума не надо, потому они берут всё в жизни по праву силы. А сегодня мы должны сделать выбор умом. Предлагаю избрать Марию Никифорову!