Георгий Бурцев - Махно. II том

Москва. Бутырская тюрьма. Все смертники прикованы к стене. Посреди камеры на полу стоит керосиновая лампа – «летучая мышь». Узники поют:

Отворилась дверь. Вошёл пристав и следом за ним начальник тюрьмы с двумя надзирателями.

– Прекратить пение! Встать!

Заключённые умолкли, но не встали. Двое охранников подошли к Нестору Махно, подняли его на ноги и остались держать его.

Пристав открыл папку и зачитал указ:

– Именем его Императорского Величества! В связи с недостижением двадцати одного года в момент совершения преступления, Нестору Ивановичу Махно, приговорённому к повешению, смертную казнь заменить пожизненной каторгой!

Надзиратели тотчас отстегнули цепь Нестора от стены, приговаривая:

– Ну вот… Видишь, как оно обернулось? Царь-батюшка тебя милует, а ты бунтуешь. Пойдём-ка в другую камеру. Так положено. Порядок такой.

Махно вывели. Провели по коридору и завели в другую камеру, где оставили неприкованным. Когда надзиратели вышли, он увидел сидящего напротив себя интеллигентного, в окулярах, заключённого с книгой в руке. Тот встал. Сделал шаг вперёд.

– Ну, что будем знакомы? Аршинов, – представился он и протянул руку, – Владимир.

– Нестор Махно, – ответил новичок.

Март 1917-го.

Со скрежетом отворилась дверь. Вошёл человек в полувоенном френче. Следом за ним переступили порог узилища начальник тюрьмы и двое надзирателей.

– Господа анархисты! Рад сообщить вам, что в России произошла революция, царь отрёкся от престола. Я комиссар по делам тюрем и уполномочен донести до вас решение правительства о предоставлении амнистии всем заключённым. Вы свободны! Примите мои искренние поздравления!

На перроне Киевского вокзала встретились для прощания Махно и Аршинов. Махно был одет во всё солдатское, только без погон и кокарды на фуражке. Владимир Аршинов – в шинели и фуражке инженера-путейца.

– Ну и как тебе работа Учредительного Собрания? Может, расскажешь? – спросил Аршинов.

– Надо разгонять. Пустая говорильня, высокопарный трёп и болтовня. Ничего по делу. Всё как у Крылова – лебедь рвётся в облака, рак пятится назад, а щука тянет в воду. Армия Самсонова погибла. Фронт на Питер открыт. Экономика в упадке, а большинство в Учредиловке за войну до победного конца. Какая война? Зачем она? Во имя чего? И Германия, и Россия, обе державы, по сути, ведут войну на самоуничтожение. В выигрыше будет только Англия. Ну, ещё Франция с Америкой. Надо срочно замиряться с Германией.

– Ленина видел?

– Да, виделся.

– Какой он?

– Разговаривал с ним. Я ему прямо сказал: надо разгонять, иначе России крышка и хана.

– Ты пока ездил в Питер, здесь в Москве проходило заседание Госсовета, и я тут тоже кое-что узнал. Оказывается, когда в тринадцатом у нас в России случился скачок в агросекторе, и наши товары хлынули на западные рынки, это сильно всполошило Европу. Уже тогда в тринадцатом первые лица Англии и Франции решили во что бы то ни стало осадить Россию. Составили план. Предложили царю Николаю кредиты на выгодных условиях якобы на развитие промышленности, на закупку механизмов и станков. Царь на радостях взял восемнадцать миллиардов. И тут же его спровоцировали на войну с кузеном Вилли. Пока мы с тобой парились на бутырских нарах, первый год войны обошёлся в пять миллиардов. Второй – уже в одиннадцать. А третий уже стоил ровнёхонько восемнадцать миллиардов. То есть за три года Николай ухайдокал почти два внешних долга.

– Хорошенькое дело. Если бы министр финансов проиграл бы хотя бы половину этих денег в карты, его бы повесили.

– А Николашке англичане сказали: молодец, правильно действуешь. Да ещё присвоили ему звание фельдмаршала за то, что уложил в землю миллионы своих солдат и офицеров. Мало того. В прошлом году под ружьё поставили уже квалифицированных рабочих и ремесленников. И по заводам, по фабрикам и по мастерским прошёл упадок. Множество средних и мелких производителей разорились.

– В Питере множество нищих, фронтовых калек и попрошаек.

– В Москве не лучше куда ни глянь.

– Ну вот и в колокол ударили. Пора садиться в поезд, а то меня дома заждались.

– Ладно. Всё. Давай, езжай. Жди. Пока не приеду, не сватайся. Я скоро буду, – сказал Владимир, обнимая Нестора.

С тяжёлым протяжным гудком поезд отошёл от перрона.

– Прощай. Смотри, не задерживайся! – крикнул Махно, ступив на подножку. – Поспешай. А то свадьбу без тебя сыграем!