Лена Ребе - Даат

Странно, что никакой непрерывной цепи событий в памяти моей не осталось. Только отдельные встречи, которые я даже ни к какому конкретному году отнести не могу. Была осень, отчего-то в Англии, и очередная конференция – по вечерам Цак читал мне свои стихи, Беер звал решать его задачи и рассказывал про своих четырёх жён и про то, что пришло время взять новую, пятую, выразительно поглядывая при этом на меня, а Сира приходил ко мне в номер среди ночи то за сахаром для чая, то за зубной пастой, которая у него будто бы кончилась. Пели там тоже был. Однажды он попросил меня пойти с ним в банк, поскольку по-английски я могла изъясняться лучше его, и протягивая какие-то свои банковские документы, погладил меня по руке. Или мне только показалось? До самого конца конференции я так и не смогла решить эту сложную задачу – было ли прикосновение случайным или нет. Много позже, когда мы с ним со смехом вспоминали эту самую конференцию, оказалось, что он видел идущего ко мне в номер часа в два ночи Сиру и очень ему позавидовал. А когда ещё через час вышел прогуляться по коридору – что-то не спалось ему в ту ночь – и увидел свет в моём номере, и услышал через дверь наш разговор, то больше всего на свете в тот момент ему хотелось вытащить своего бывшего ученика за шиворот из моего номера и остаться там самому. Жаль, что не вытащил.

Потом опять была весна, Москва, и дел у него опять было больше, чем времени, и он попросил меня взять для него утром в институте какие-то бумаги, с тем чтобы забрать их у меня дома, днём, когда он освободится. Бумаги я взяла, надела самую прозрачную кофту из всех, что нашлись в шкафу, под неё не надела вовсе ничего и принялась его ждать. В два часа его ещё не было, и я решила почему-то, что он уже не приедет. В рыданиях позвонила я Татьяне, не будучи в состоянии даже объяснить, что именно случилось. Та решила, что муж мой опять что-то учудил, и примчалась меня утешать. Объяснить ей я так ничего и не успела, поскольку Пели приехал минут через пять после неё.

Мы пили чай втроём, ели какие-то пирожные, о чём-то разговаривали, потом он попрощался и ушёл. Когда он вышел, я заметила, что бумаги, за которыми он, собственно, и приезжал, остались лежать у меня на столе. Открыв окно, я окликнула его и протянула бумаги вниз, благо квартира находилась на первом этаже. Руки моей он не заметил и исчез в подъезде. Я открыла свою дверь. Он вошёл и обнял меня.

Не знаю, сколько времени мы целовались. Татьяна сказала потом, что выглянула в коридор минут через десять, удивившись наступившей внезапно тишине. Увидев нас, она скромно удалилась в спальню и просидела там уж по крайней мере полчаса, пока я не появилась. Она потом ещё долго ругала меня и заявляла, что нельзя быть такими дураками и целоваться в прихожей, не давая ей никакой возможности покинуть помещение. «На кухне надо было целоваться! На кухне!!» – кричала она как сумасшедшая. А я смеялась и плакала, плакала и смеялась…

Недели через две он опять приехал. Муж мой и сын были на даче. Ни до завтрака, ни до чаепития в тот день дело не дошло. Когда мы проголодались, была уже ночь. И был второй день, и еда в доме кончилась, так что ели мы какие-то консервы. Одеваться мы к тому времени уже перестали за полной бессмысленностью этого занятия, только иногда, поплескавшись вместе в ванне – жара в то лето стояла в Москве немыслимая – заворачивались на время в полотенца. Потом и консервы тоже кончились, но мысль одеться и сходить в магазин никому из нас в голову не пришла. В доме остался один шоколад.

В те времена в России шоколада в продаже давно не было, и в силу этого печального обстоятельства он являлся замечательным подарком и хорошей взяткой для секретарш и средних административных чинов. Привозили мы его из-за границы килограммами, и в настоящее время всё содержимое моего холодильника составляли штук тридцать стограммовых плиток. Сама я шоколада не ела, так что теперь питаться мне оставалось только любовью, а Пели с удовольствием закусывал любовь шоколадом.

Утро четвёртого дня наступило как-то неожиданно, и он должен был уезжать. Я так и не узнала, зачем он приезжал в тот раз в Москву. Или как раз узнала?.. Я лежала на спине, на смятых простынях, положив руки под голову, и молча смотрела на него. Он одевался. Я впитывала каждой клеточкой своего тела самые мелкие его движения, взгляды, улыбку. Чудом было всё – как он застёгивал пуговицы рубашки, и как собирал рассыпавшиеся в первый день из случайно открывшегося портфеля какие-то бумаги, и как не мог найти второй ботинок… Уже одевшись, он сказал немного растерянно: «Если кому рассказать – ведь не поверят же!» Я только улыбнулась в ответ: «Присылай ко мне, я подтвержу». Подтверждаю.