Алексей Мефодиев - Девушка и писатель (сборник)

Писатель Гаврилов, казалось, внимательно слушал эмоциональный пересказ жизненных невзгод красавицы-студентки, думая при этом о ее пухленьких губках.

– Что же делать? – вопрошали губы Яны.

– Надо бы поцеловать Вас в губы, – задумчиво ответил Гаврилов.

«Как прикольно! Но так быстро нельзя», – подумала Яна и вслух сказала:

– Да нет, Вы меня не так поняли! Что мне делать?

– Что делать Вам? – возвращаясь к действительности, переспросил Гаврилов. – Прежде всего, не надо бы читать Чернышевского, который, к несчастью советских школьников, не раз задавался этим вопросом. И к чему, скажите, его это привело?

– Кто это, Чернышевский?

– Счастливое поколение: не знает Чернышевского, – промолвил Гаврилов и кратко изложил, кто это был такой, не забыв упомянуть и о значимости его идейного наследия. После чего плавно подвел к выводу, что вопреки большим и не совсем понятным стремлениям, свойственным некоторым людям, делать ничего грандиозного лучше не надо. Согласно его, Гаврилова, теории, все выйдет и так, само собой, благодаря каждодневной вполне обыденной деятельности. Жизнь сама все расставит по своим местам в соответствии с одной только ей известным порядком. И то, что минуту назад представлялось чем-то неприятным и даже ужасным, запросто может оказаться чем-то совершенно иным или явиться причиной чего-то нового и притягательного.

– Возьмем, к примеру, упомянутую черную кошку. А ведь, не перебеги она Вам дорогу, не получили бы Вы мой автограф, не наслаждался бы сейчас писатель Гаврилов непревзойденной Вашей красотой.

Студентка, услышав комплимент, заметно покраснела.

– Да, но институт – это не мое. Я просто в отчаянии, моя жизнь пропадет даром. Брошу все… – не унималась тяготеющая к высокому студентка.

– Ну-ну. Все наладится. Вот увидите. К тому же вы не знаете, чего точно хотите. И, следовательно, не совсем ясно, ради чего Вы будете бросать то, что имеете.

– Вам, увлеченному, состоявшемуся человеку, хорошо говорить. А у меня все так туманно.

– Допустим, что и у меня тоже все было туманно и переменчиво, как, впрочем, и сейчас, – сообщил писатель, любивший говорить правду.

– И Вы не всегда ощущали свое высокое призвание творить? – при последних словах глаза слегка одурманенной студентки, горевшие до той минуты благоговейным светом, расширились в недоверии.

– Вовсе нет.

– Как это нет?

– Да так как-то, знаете ли. До тридцати пяти лет я трудился бухгалтером. Занятие, надо сказать, далеко отстоящее от моих нынешних увлечений.

Благоговейный огонь, питавший душу студентки, погас в ее глазах.

– И как же вы стали писателем? – спросила она.

– Боюсь, Вы не поверите. Частично от скуки, частично в надежде на карьерный рост я поступил в Бизнес-школу. Там надо было очень много печатать на компьютере при подготовке курсовых работ. И мне понравился сам процесс и то, что его окружает.

– Как это?

– Понимаете, Вы сидите и пишете. Вокруг никакой суеты. Вы ни от кого не зависите. И от Вас никому ничего не надо. Сам бизнес, правда, меня не слишком увлекал. Кроме того, я всегда любил беллетристику. Далее немного усидчивости, немного удачи – et voil [1]…

– То есть Вы хотите сказать, что стали писателем не по призванию, а по какой-то нелепой причине? Понравилось Вам печатать, понимаете ли!

Студентка нахмурилась и подумала: «Сижу в ресторане, можно сказать, с первым встречным». Она решительно высвободила свою руку из-под руки Гаврилова и, сославшись на внезапно возникшие неотложные дела, решительно покинула ресторан.

«Сплошное невезение», – думала Яна, идя по улице.

Дело было душной июньской ночью в Москве, где-то в районе Медведково. Компания молодых людей, гулявшая третьи сутки кряду, не замечала никаких признаков духоты. Праздновали освобождение хозяина квартиры от армии и, как следствие, отправки на чеченскую войну. Анатолий, так звали освобожденного от Чечни и, считайте, заново родившегося, уже не первый раз поднимал тост за своих родителей, которые не пожалели сил в борьбе за сына. Вдруг в его смущенном алкоголем сознании пронеслась мысль, что его место в цепи солдат в Чечне займет какой-нибудь другой парень. И он задумчиво и с некоторым оттенком грусти произнес то ли тост, то ли просто озвучил неожиданно посетившую его мысль: