Сергей Макаров - Хроники Ландвика. Тёмные времена

– Как он выглядел?

Даргамец закашлялся, и на его глазах выступили капельки слёз. Он не имел возможности смахнуть их или вытереть, и они вперемешку с грязью и кровью, тоненькими ручейками стекали по его небритым щекам.

– Высокий и тощий как свеча, и смертью от него разило так, словно не человек перед тобой сидит, а покойник. А вот глаза у него живые, голубые как небо, и холодные, словно кусочки льда.

– Он не называл имени? – возбужденный Уриил подался было вперед, но услышав предостерегающее ворчание Барбаду, поспешил вернуться на место.

– Хозяин Гор не удостоил меня такой чести. Никогда бесконечное небо не будет представляться перед листочком, сорванным с дерева, порывом ветра. Он напоил меня из чёрной чащи украшенной серебреными пауками, и я уснул, убаюканным холодным мерцанием звёзд. Когда я очнулся, у меня во рту всё ещё стоял терпкий привкус вина, но теперь к нему добавилось ощущения, разгоравшегося в желудке пожара. И вот тогда, сидя на стылой земле за несколько часов до рассвета, я внезапно осознал, что Хозяин Гор извратил мою сущность, словно гончар испортивший кувшин, у которого и без того хватало изъянов…

– Я не совсем тебя понимаю, – Уриил поскрёб гладкий подбородок кончиком указательного пальца.

Даргамец лишь усмехнулся и покачал головой, словно ему была понятна вся глупость и недалёкость, беседующего с ним человека. А может он попросту не ждал понимания, отчаявшись встретить кого то, готового поверить в его искренность.

– С той поры внутри меня образовалась червоточина и она точила меня, подобно реке крошащей прибрежные камни. Я видел сны, которые возвращали меня к тому костру, и сидя рядом с мрачным человеком, я внимал историям о далёких войнах и героях, чьи кости истлели задолго до рождения моего деда. В насмешку над голодом, вынуждавшим меня питаться за двоих, а то и троих здоровых мужчин, я осунулся и похудел. Вся пища стала для меня одинаково пресной, и в темноте я бы не смог отличить медовое яблока от горького синайского лука, но всё равно бы съел и то, и другое. Все вокруг считали, что я чем- то заразился в горах, и я не стал расстраивать их правдой, тем более, то, что со мной произошло, в каком-то смысле было хуже любой заразы.

Когда у меня пожелтели глаза, мой отец даже попытался отправить внуков к родителям жены, в Кормчий Яр, но я сказал, что в состоянии, позаботиться о собственных сыновьях. Вот выходит и позаботился. – глаза Харла вновь стали влажными, в этот раз безо всякого кашля. Выходит, не всё человеческое в нём мертво, и где то под грязной плотью убийцы, таилась душа, которой было ведомо покаяние.

– Однажды ночью, когда сон вновь привёл меня к демоническому костру, я набрался смелости и потребовал, чтобы колдун разом взыскал с меня все долги и вернул в меня огонёк жизни, который, с момента нашей встречи

стал истлевший искрой, которой едва хватало на пробуждение по утрам.

– Я больше не желал видеть сны, после которых я просыпался с ногами, испачканными землёй и думал о тех местах, где я бродил ночью. И какова же была моя радость, когда он согласился, заметив, что и сам уже подумывал над этим. Это была радость глупца, узревшего небо, перед долгим прыжком в вечность, словно я засовывал голову в пасть крокодилу и радовался тому, что мне больше не придётся стричь волосы. Но любой исход казался лучше того медленного сумасшествия в которое скатилось моё существования.

Во время того разговора колдун поведал мне, что он вовсе не одинок, в горах у него есть друзья, но его друзья голодны, а оттого несчастны. Поняв наконец, что от меня требуется, я поднял на уши всю семью и к следующему вечеру всё съестное, что обнаружилось в моём доме было погружено в телегу, запряжённую двумя лошадьми. Сыновья управлялись с коровами, старики плелись позади, с небольшим стадом коз, а жена ехала рядом со мной, и даже ночь не могла скрыть её презрения.

В сумраке передвигаться через горы всегда непросто, но если тебе предстоит проделать это с глупым, испуганным стадом, подбадривая дряхлых стариков, взятых тобою в погонщики, то твой путь несладок вдвойне.

Каким-то чудом мы всё таки добрались до мёртвого озера немногим глубже полуночи, когда мягкий свет луны полоскал округу молочным, бледным сиянием. Распалив костёр, я велел сыновьям вооружиться луками и защищать стадо от хищников, готовых польститься на манящий запах еды, исходящий из каравана. Я же взял с собой лишь короткий нож в голенище сапога, догадываясь, что хищника к которому я направлялся не пугала сталь, и я мог покуситься на его жизнь не более, чем оса обозлившаяся на медведя.