Владимир Сонин - Одна вторая

Петровичу в его маленьком сибирском раю не хватало только туалета, и потому каждый раз ночью он терпел до последнего, прежде чем, кряхтя, начать напяливать комбинезон, чтобы по сорокаградусному морозу дойти до заросшего сталактитами деревянного сортира и там, над прорубленной дырой, так же кряхтя, начать снимать комбинезон, чтобы выставить на жгучий мороз нежные части тела.

В тот день Петрович с утра уехал в поселок и должен был вернуться не раньше середины следующего дня. Так он и сказал Вале:

– Приеду завтра к обеду.

Но было это, скорее, не предупреждением, а одной из тех банальных фраз, которые с годами принято говорить друг другу. Все и так было ясно, потому что поездка эта, разумеется, была не первой, да и вернуться быстрее просто невозможно: до поселка часов семь езды, и потому ночевать он всегда оставался там.

В дорогу Петрович взял с собой две бутылки водки и закуску, сел в уже ждавшую его «буханку» с водителем, и под звуки «А сечку жрите, мусора, сами…» укатил в сторону В.

Природа, как известно, не терпит пустоты. Интересно смотреть, как в только что выкопанную траншею даже в сильный мороз начинает сочиться вода, а если летом… Не вздумайте строить летом в тех местах, если, конечно, не собираетесь отправиться в большое плавание по вновь вырытым котлованам.

К вечеру, подобно этой воде, просочился в балок Петровича Витька Кривошей, не с пустыми, конечно, руками, но с бутылкой водки. Валя его уже ждала и потому приготовила закуску, да и себя. Если бы спросить у нее, зачем ей это было нужно, едва ли она смогла бы ответить что-то внятное, кроме того, пожалуй, что Витька ей на самом деле нравится. И это «нравится» иные склонны описывать более подробно, исключительно по-женски: «ничего не могу с собой поделать, когда он рядом». Витька, моложе Петровича, да и ее, между прочим, – дерзкий, шустрый и настойчивый – выигрывал эту негласную борьбу за самку, которая в том или ином виде бывает в любом обществе, где эти самые самки есть, а особенно здесь, где все чувства оголены, очищены от никому не нужной, в конечном счете, шелухи.

Выпили они с Витькой: она – чуть-чуть, он – полбутылки, поели немного и дошли до кульминации вечера, собственно до того, ради чего все затевалось и что так тщательно обычно маскируется, в том числе здесь, какими-то дурацкими, полудетскими атрибутами и прелюдиями. Природа, наверное, такова: будто нужно подчеркнуть, что среди всех существ мы все же не зря на самой высокой ступени, и будто нужно изобразить хотя бы для самих себя, что собрались все же для чего-то более высокого, чем это «что-то» представляет собой на самом деле…

В Валиной кровати Витька был весьма активен, очень старался доставить себе и своей подруге (но все же больше себе) удовольствие и уверенно приближался к финалу, когда они услышали, как кто-то копошится с дверным замком и ругается. Было ясно, что это Петрович.

Выход, который они нашли, был, пожалуй, единственным: Витька, как был раздетый, залез под кровать, Валя туда же затолкала его одежду, сама что-то накинула и сделала вид, что ест. Зашел Петрович, сильно навеселе, окинул взглядом комнату, спросил, показывая на стол:

– А это чё?

– Да это Светка приходила. Мы тут поболтали немного, выпили вот… – ответила Валя.

Светка работала там же, и иногда действительно случалось, что заходила в гости. Поэтому версия выглядела правдоподобной. Да и в водке на столе ничего удивительного не было: вин не пили.

Петрович разделся и, несмотря на Валины, а особенно Витькины, ожидания, в душ не пошел, а сел рядом с женой и стал глотать остатки еды и допивать водку. Витька понемногу начинал замерзать. Вообще балки того образца не отличались совершенством, и на полу, а тем более под полками, было весьма холодно, так что и закоченеть можно.

Потом дрожащий от холода Витька увидел упавшие на пол штаны Петровича, услышал его хриплое и заигрывающее: «Иди сюда», потом шуршание, а затем – равномерное покачивание кровати и Валины стоны. Через десять минут раздался храп, на пол опустились Валины ноги, потом показалась ее перевернутая голова и жест рукой: вылезай…

Посиневший Витька вылез, вытащил свои вещи и поспешил в тамбур. Валя пошла за ним. Она принялась руками растирать его замерзшее тело, и тут, глядя на ее руки и на всю ее, которую только что любил другой пьяный, потный мужик, пока он, Витька, чуть до смерти не замерз под нарой, такая дикая похоть его охватила, что он нагнул ее и с диким остервенением возместил то, за чем пришел и за что так нелепо едва не поплатился здоровьем.