Нина Русанова - Испанский сон – 1. El sueño español

При этом воспоминании Петру Петровичу снова захотелось остаться наедине с собой. Только теперь с ещё большей силой.

Нет, определённо, семейная жизнь, даже просто жизнь с кем-то, даже просто, вот так, как у них сейчас, встречи… – это не его. Все эти жилищно-бытовые неудобства… Уж лучше он один как-нибудь.

Пётр Петрович кряхтя, хоть и попытался сдержать себя, поднялся и, сказав, что прогуляется немного вдоль берега, пошёл в направлении воды.

Пляж был почти безлюден, день-то рабочий, лишь видны были редкие парочки на почтительном расстоянии друг от друга – даже и лиц не разглядеть. Встречались и одинокие пляжники: кто-то просто лежал, кто-то плавал, а кто-то так же, как и Пётр Петрович, прогуливался – бегом или просто шагом – вдоль берега. Вот этим-то одиноким он сейчас даже завидовал…

Прошёлся…

Море было голубым и гладким, перламутровым. Лишь изредка набегала с моря длинная шёлковая волна, и, приподнимаясь по всей длине и плавно закручиваясь, являла взору свой сине-зелёного стекла испод, а затем с пенным всплеском смыкалась и неслась к берегу, набегая на него белой пушистой лавой. Широкая и пологая линия прибоя была ровной и шероховатой и имела цвет старой бронзы. То тут, то там то и дело поблёскивали на солнце тончайшие золотые крупицы какого-то неизвестного Петру Петровичу минерала, возможно, слюды… «Да, да, вполне возможно, потому что слюда имеет как раз такую вот слоистую структуру и обладает способностью расщепляться на чрезвычайно тонкие листочки, пластинки, сохраняющие гибкость, упругость и прочность…» А может, это были останки каких-то морских организмов. Или даже микро организмов, кто знает…

Вдоль всего берега над песком стояла тонкая жемчужная дымка, особенно заметна была она вдали – это парили в воздухе мельчайшие водяные брызги. Но и здесь, вблизи, хоть и была она не видна, Петр Петрович её чувствовал, ощущал эти мельчайшие частицы вещества, молекулы, на своём чисто выбритом лице, на всём своём обнажённом теле, полном и незагорелом, так как загорать он не любил. «Кто же загорает летом? Так ведь и обгореть недолго…» Влажный морской ветерок, или, если быть точным, бриз, ласкал нежную кожу Петра Петровича, но он не столько не замечал этих ласк, сколько бежал их: на влажном морском «сквозняке» он сам себе казался каким-то совсем уж незащищённым, уязвимым.

Прогулка не принесла ему желанного облегчения. Конечно, Пётр Петрович почувствовал себя немного лучше, хотя бы уже от того, что не было рядом Татьяны… но всё равно не в той мере, в какой бы ему того хотелось. А вот гулять ему не хотелось вовсе. Побыть одному – да, но лёжа. «Эх, полежать бы на тёплом песочке… а тут таскайся как дурак по пляжу, мочи ноги…»

Возвращаться решил вплавь. «Может, хоть тогда полегчает? Сниму наконец это напряжение, а заодно и взбодрюсь», – подумал Пётр Петрович и, зябко поёживаясь с непривычки и зачем-то всё подтягивая повыше широкие «семейные» плавки, ведь и так хорошо держатся, тесёмочку он завязал крепко, на два узла, начал осторожно входить в воду.

Он уже представлял себе, как поплывёт и как с каждым новым гребком, с каждым движением ног, с каждым сокращением и энергичным распрямлением конечностей, расслаблением бедренных и икроножных мышц, будет покидать его тело эта непонятная тяжесть, это новое чувство, новое ощущение, то буквально распирающее всё его естество, то тянущее, нудящее… то есть в любом случае весьма неуютное, томящее. «Плавательные упражнения должны помочь». Обычно они всегда ему помогали.

И поначалу всё шло хорошо, но когда вошёл чуть поглубже, вдруг набежала волна – он поздно её заметил – и, ударив Петра Петровича в полный живот… и в грудь, и в лицо… – он не успел ни убежать от неё, ни повернуться спиной… – опрокинула. Пётр Петрович упал в пенную воду. Впрочем, это даже хорошо, что не отвернулся, а то бы она ударила его в спину и в то, что пониже спины, – это выглядело бы и вовсе смешно, позорно.

Кое-как встав на ноги, утерев лицо и пригладив, вернув на затылок остатки небогатой своей шевелюры, он попытался пробежать… ну или даже проплыть то место, где образовывались волны, чтобы поплавать на глубине. В целом-то море было сегодня спокойным… Но что-то никак не получалось. Волны набегали снова, били в грудь, плескали Петру Петровичу в лицо, накрывали с головой… Мелкие пузырьки с шипением лопались вокруг него, чем-то напоминая нежный, пробованный им в детстве в Крыму кислородный коктейль, но были они солоны на вкус и скрипели на зубах песком. Глаза неприятно щипало от крутого соляного раствора, и на какие-то секунды это лишало зрения. В уши также попадала вода, лишая слуха. Пётр Петрович отплёвывался, промаргивался, тряс и крутил во все стороны головой, в надежде вытряхнуть из ушных каналов воду: «Так ведь и до отита недалеко…» Отирал лицо и, отворачивая его от новой волны, щурясь и выставляя перед собою руки, пытался подпрыгивать… но волны всё равно снова и снова плескали, толкали, обдавали брызгами, накрывали, оглушали и опрокидывали. А одна из них даже протащила его по песку. «Это же чистый наждак! – причём самой крупной фракции… Хорошо ещё, что не ободрал колен!.. Просто повезло…»