Виктор Улин - Вальс-бостон

–… А как она сосет – европейский класс!

Пьяный треп достиг вершины.

Я отвернулся от коллег и взялся за раму.

Деля водку, Геша с Саней развалили мне углы, а мерзкий клей успел раньше срока остекленеть и превратился в коричневую скорлупу.

Пришлось отбить его ножом и снова ставить на жар вонючую кастрюльку.

Я взглянул на картину еще раз и вдруг понял, что Рассадинские березы напоминают кости.

Старые, вдоволь полежавшие в земле и обглоданные червями мослы

Промазав раму еще раз, я полез за молотком, благо гвозди теперь имелись.

Принято было говорить, что человек счастлив, когда с радостью утром идет на работу, а вечером с той же радостью возвращается домой.

А если результат тот же, но причина обратная?

Если на работу я всегда спешил, радуясь возможности уйти из дому, а домой возвращался счастливый тем, что на полсуток избавился от работы?

Столярку я покидал всегда с удовольствием, она мне осточертела, если не сказать крепче. Почему же я не пытался найти себе иное место, будто белый свет сошелся клином на нашей галерее? Я просто махнул рукой на все с тех пор, как жизнь моя заложила крутой вираж, в котором я не удержался и сорвался в штопор. Сейчас мне уже ничего и не хотелось менять в своей жизни; порой мне казалось, что мне не двадцать семь лет, а все сорок или даже пятьдесят.

А дом…

Сказать, что он у меня был плохим, конечно я не мог. Нет, дом считался вполне нормальным, пожалуй даже очень хорошим. Имелся в нем и достаток, и прочный уклад. Только… Впрочем рассказывать о том можно было долго, и всякий раз с новыми деталями.

* * *

Каждое лето в нашем доме становилось безлюдно по причине отпусков членов моей семьи – я мог царствовать, упиваясь блаженным одиночеством среди пустоты нашей четырехкомнатной квартиры.

В этом году мне такого не выпало.

Правда, мама с папой уехали по семейной путевке на Черное море. Но мой старший брат Олег и его жена Юлия остались на месте. Олежу, по его собственному выражению, « засандалили » в приемную комиссию – он ведь у меня был доцентом Нефтяного института, что составляло не фунт изюма и даже не хвост собачий! – привязав к городу на все лето, и мне приходилось терпеть его общество. То есть не просто видеть брата утром и вечером – а по выходным еще и днем! – но и выслушивать нескончаемые нравоучения.

Удачей могло считаться лишь то, что моя амебообразная невестка оставалась безобидным человеком.

Именно человеком, а не женщиной – аттестовать ее последним словом у меня не поворачивался язык. Она была одной из немногих известных мне особ противоположного пола, в ком я при всех потугах воображения не мог принудить себя хоть на миг увидеть объект интереса, а не просто абстрактное существо в юбке вместо брюк. Юлия имела безупречно квадратную физиономию, форму которой подчеркивали жуткие очки в синей оправе. А прическа… Как объясняла моя бывшая Тамара, нормальная женщина делает химическую завивку не с целью полгода ходить мелким бесом, но лишь потому, что на обработанных волосах лучше держится укладка. Юлия примерно два раза в год – вероятно, ощутив смутное недовольство своей внешностью – посещала парикмахерскую и делала стрижку с химией, после чего ненадолго становилась похожей на женщину. Но через неделю прическа разваливалась, а новую она делать не собиралась и следующие шесть месяцев она ходила в колечках, как пудель – закалывая волосы детскими заколками над ушами. Я знал непритязательность Олега, но все-таки не мог себе представить, как можно с такой женщиной спать.

Хотя, наверное, они просто представляли два сапога из одной партии и другой жены и не требовалось моему брату, который ни ростом ни фигурой не вышел, лицом был стерт и уже начинал посверкивать лысиной, хоть и был старше меня всего на шесть лет.

С Юлией они учились в параллельных классах и воспылали взаимной страстью на почве олимпиад по физике. Потом ненадолго разлучились: она осталась здесь и поступила в местный Нефтяной институт, а он уехал в Московский университет. Одолел физфак, потом еще три года корпел в аспирантуре. Разумеется, в Москве он никого себе не нашел. Школьная любовь его, это сокровище погибшего корабля, тоже избежала романтических открытий студенческой поры. А когда брат вернулся из Москвы, кандидатом физических, то есть, кажется, физико-математических наук – они сыграли свадьбу-банкет с участием всех научных светил нашего городка: то было еще в блаженную застойную эпоху. Брат и его жена могли составить образец для подражания, служа примером положительным литературных героев XIX века: спланировав свою жизнь в юности, они действовали, не отклоняясь ни на сантиметр.