Виктория Травская - Сопротивление материала. Том 2. Мучительная сладость бытия

На девятый день пошли на кладбище. А наутро Валя отправилась на работу. Свекровь оставалась до сороковин, потом они с отцом и Борькой отвезли её на вокзал и посадили на поезд, пригласив приезжать в любое время.

Фабричные, словно сговорившись, старались вести себя как обычно, не докучали сочувствием. Но всё-таки исподволь оказывали маленькие знаки участия – старались доставлять ей поменьше хлопот, следили, чтобы она что-нибудь ела, приносили чай. Она знала, что уже никогда не будет прежней, но всё же собирала себя по частям, игнорируя лишние детали – раз машина работает, то без них можно обойтись!

Тем временем следствие продвигалось. Пронёсся слух, что в отделе кадров была милиция, и Валя пошла узнать, в чём дело. Растерянная кадровичка сообщила, что расспрашивали о работницах: имел ли кто из них «отношения» с Петром Андреичем. Валя села напротив и уставилась на неё с выражением немого и требовательного вопроса.

– Клянусь вам, Валентина Борисовна! Ничего такого!.. Ну, правда, кое-кто из девушек имел на него виды, но Пётр Андреич не поощрял!

– И кто эти «кое-кто»? – спросила Валя бумажным голосом, игнорируя клятвы: ей теперь это было безразлично, больше того – она бы согласилась терпеть любые Петькины шалости, лишь бы он был жив!

– Ну, Диденко, например. Так ведь она уже уволилась! Я так и сказала капитану.

– Люся уволилась? Когда?

– Да уже давно… На другой день после похорон Петра Андреича… Простите…

– Дайте мне её адрес!

– Зачем вам? Она ж уехала из города…

– Почём вы знаете! Не надо меня жалеть – пишите!

– Так я ж её спросила, где она собирается работать…

– Ну?

– Не знаю, говорит, ещё. К брату еду, он в Харькове служит. Военный он.

А назавтра взяли Люсиного ухажёра, грузчика с товарного двора. Он всё это время пил и не выходил на работу, а так как запои среди грузчиков не были редкостью, то никто не обратил внимания. Когда его протрезвили, он во всём сознался и позднее, на суде, с готовностью повторил свои показания: он очень любил Люську…гм…гражданку Диденко, а она его променяла на этого хлюпика…извиняюсь, гражданин судья…на потерпевшего. Всё им попрекала: Пётр Андреич то, Пётр Андреич сё; все уши прожужжала, какой он замечательный. А потом ещё взяла и сватов прогнала! Ну, и…не выдержал я. Да не было у меня никакого преступного намерения. Просто увидел его возле вокзала и хотел поговорить, как мужик с мужиком…

Преступление квалифицировали как убийство в состоянии аффекта и грузчику дали шесть лет.

Валя медленно привыкала жить без Петьки. Единственной отрадой был сын – его частичка, и всю свою нерастраченную любовь она отдавала теперь ему. Михалыч тоже обожал внука, но был строг и журил дочку, что она балует пацана. Старик, как мог, старался заменить ему отца – хлопцу нужна мужская рука! Борька рос умненьким (Михалыч даже считал, что чересчур) и непоседливым, но после похорон отца в нём как будто что-то сбилось, и временами он замыкался в себе – сидел без дела в своём любимом углу в родительской спальне, теребя в руках какую-нибудь пустяковину, и на все вопросы только сопел, не поднимая головы. «По батьке тоскует», – вздыхал Михалыч и, наверное, был прав. Такой приступ «молчанки» мог продолжаться весь день или даже два – в садике было то же самое: Борька сидел в стороне от остальных ребятишек и никак не реагировал на вопросы обеспокоенных воспитателей. Вскоре к этому привыкли и стали оставлять мальчика в покое. Просто Валя, приводя сынишку, предупреждала воспитательницу: «Мы опять в молчанку играем, уж извините!» Педагоги относились с пониманием и жалели ребёнка, но как ему помочь – не знали, о детских психологах тогда ещё и не слыхивали. После этих приступов Борька становился буйным, словно навёрстывал упущенное, и следующие несколько дней с ним было трудно совладать. Бог знает, что творилось в этой белобрысой башке, но выход был один – переждать бурю: перечить ему в это время было бесполезно. Валя знала, что пройдёт день-другой, и её сын проснётся таким, как прежде – ласковым, светлым мальчиком, совсем как его отец. Она до боли в сердце любила Борьку и первое время после смерти мужа отчаянно баловала его, пока однажды Катя не воскликнула:

– Остановись, Валя! Что ты делаешь?!

– Я знаю, Кать. Но мне так его жалко! Он очень любил отца…

– Подумай вот о чём: ты же испортишь ему жизнь! Он привыкнет, что дома предупреждают любое его желание, и станет ждать этого от остальных. А ведь никто больше не станет так потакать ему, как ты. И знаешь, что тогда произойдёт? Он станет озлобленным эгоистом, несчастным человеком! Изгоем!