Ирина Витковская - Птица Мамыра

И вот теперь материальное благосостояние семьи было разрушено до основания, мама проплакала всю ночь, а утром… Утром на кухне Таю ждал ощетинившийся распиленной на одиннадцать частей церковной свечкой роскошный наполеон от Прекрасной Казашки, любимые ёжики с рисом (тоже не частое лакомство на их столе) и… розовая бумажка с вырезанными фестончатыми краями, свёрнутая вчетверо. На бумажке было написано: «кроссовки». Это был подарок-обещание, Тая поняла это и была счастлива, потому что точно знала – мама своё слово сдержит, ценой неизвестно каких усилий, но сдержит. Не так-то легко раздавала она обещания.

…Кроссовки мама купила, конечно, а с ними в жизнь Таи вошёл спорт. Ну какой спорт? Маленький, школьный, конечно. Спортивная секция по лёгкой атлетике, которая потом ни во что серьёзное не вылилась, но жизнь Таину поменяла радикально.

Потому что вместе со спортом в её судьбе появилась Клубникина.

– Жувачка!

– Ой!

– Жу! Вачка!

– Ой! Это откуда ж… такая?

– Папа! Папа привёз! Из Москвы! Из олимпиады!

– Ишь ты! И чего ж её – едят?

– Жуют! Я жувал!

– А потом?

– А потом опять. И Жене дал!

– Да тьфу, гадость какая! Иди-иди, поиграй… Побёг. Видали, бабы?

– Видали.

– А ещё видали, как фургоны на Москву, эти холодильники? Гонят, гонят. С Бердышевского, между прочим, мясокомбината. Тушами, тушами! И колбаса копчёная – палками. Чтоб они подавились там, в Москве своей, на олимпиаде своей!

– А обратно, чтоб пустые не гонять, – с мороженым. Хоть внуки наши мороженого хорошего поедят! А колбасы сухой – мы её и так в магазинах сроду не видели.

– Мороженое… Сыт не будешь, щи не сваришь. Эта… «Лакомка»-то! Двадцать восемь копеек. Не укупишь! А они клянчат. Геночка, как придёт: баба, купи! Я ему: какое, внучок? Фруктовое, по девять копеек? Ну хоть пломбир по девятнадцать? Не-ет, говорит, баба, лакомку хочу! И лезешь в карман, а куда деваться!

– А ты б хотела внука – фруктовым травить? Сама-то пробовала? Вода сладкая! Химия одна.

– А жувачка эта? Не химия?

– Да хватит вам! А олимпиада, что ж… На весь мир! Праздник для всех народов. Как Мишка плакал, видели? И все на трибунах плакали. И во всех странах.

– Скоро не так заплачем. Жрать совсем не будет. Чёрт бровастый, пердун старый! И Политбюро всё, такие же.

– Да… Ленин в гробу ворочается. Он совсе-ем не такое хотел. Частушку слыхали: «Встань, Володя, открой глазки, в магазинах нет колбаски!»

– А я так скажу. Не Ленина – Сталина на них нет! Сталин – всех бы тут…

Ах, какую счастливую жизнь прожила Тая в младших и средних классах, в новой школе, уехав из отцовского дома! Они пришли туда вместе с мамой: Тая со второго полугодия села за парту 1-го «Б», мама – в приёмную к директору, секретарём. Отчаянное бегство от измучившего их пьющего родителя, накрепко притянуло друг к другу двух женщин: маленькую и большую – они хотели быть всё время рядом; только так, видимо, чувствовали себя в полной безопасности.

Маленькая, милая, улыбчивая Алевтина Ивановна совершенно изменила саму атмосферу второго этажа, где находился кабинет директора. Филин Юрий Еремеевич, директор, кличку, соответственно, имел Фюрер и необуздан был страшно; чуть что – глаза выкатывал и начинал орать, не слушая никаких оправданий. Но, правда, и отходчив.

Мама Аля не ходила по школе, а бегала мелким беготком, вызывая учителей из классов по срочным вопросам или хулиганов-двоечников на проработку. Пока вела, похлопывая по спинке, успевала быстрой негромкой скороговоркой проинструктировать, как себя вести: «Стой, глазки опусти, не пререкайся…» Слушали и поддавались все, даже самые отпетые. Угадывали в ней искреннее тепло и сочувствие.

Уже сама манера вводить в кабинет провинившихся действовала на директора успокаивающе; в дверь просовывалась гладко причёсанная головка с круглой гребёнкой на макушке, лицо озарялось улыбкой:

– Юрь Еремеич, Костя Кандауров пришёл! Вводить?

И ласково подталкивала шельмеца, обнимая за плечи, чего-то приговаривая… А Фюрер уже и остыл. Так, рявкнет для острастки – и всё.

Таин 1-й «Б» прятался на первом этаже под лестницей, к нему имелись своя маленькая рекреация и отдельный вход с улицы. Замкнутый, уютный, крошечный мирок. Учительница попалась прекрасная – молодая, спокойная, наблюдательная, любящая детей и профессию.

И Тая пришлась ко двору. Эта негромкая маленькая девочка ничего такого особенного не делала, даже руку никогда не поднимала: ждала, когда спросят. Не стеснялась, а просто не хотела мешать высказываться остальным. Слушала. Уж что-что, а это у неё хорошо получалось. И один на один, забывая о своём, так растворялась в собеседнике, что каждый понимал: она думает о твоих словах и не забудет, стоит только отвернуться. Ну и конечно, тайны хранить умела.