Анна Морозова - По дороге из детства

– Это от работы! А так они чистые, – протягивала вновь свои руки к нам бабуля, на этот раз мы терпели как могли и ждали окончания рукопожатия.

Баба Уля была очень старой. Часто она приходила к нам смотреть сериал «Богатые тоже плачут», и мы не понимали, почему она плачет, неужели и она тоже была богатой? За час просмотра наша квартира наполнялась особенным старческим запахом. Очень странный запах чего-то неповторимого витал потом даже после её ухода. Позже, немного повзрослев, я поняла, чем пахла баба Уля. Как-то, пересматривая фотографии в чьём-то старинном фотоальбоме, я уловила этот знакомый уже запах. Баба Уля пахла черно-белыми фотографиями, огромными картонными страницами фотоальбома, добротным переплетом и пылью. Так пахнет старость. Она хранит память о прожитой жизни. По сути своей, старость и есть этот самый фотоальбом.

Выйдя за ворота своего дома, баба Уля увидела нас. Мы присели у кучи шлака и керамзитовых камней, которые были похожи на пористые кукурузные палочки, только коричневого цвета. Камушки эти мы выложили в линию и забыли уже про них. Сами возились в шлаке, набирая его в ведерки и выбрасывая потом в бурный поток Балки.

– В паровозики играете? – поинтересовалась бабуля и, не дожидаясь ответа, пошла в сторону нашего двора. Она торопилась.

«Паровозики. Паровозики» – прокручивала я это слово в голове и никак не понимала, почему она спросила именно про паровозики. На самом деле она подумала, что из камней мы сложили этот самый паровозик и играем.

Я думала, думала, рыла и рыла шлак и дорылась до какой-то трухлявой доски. Отодвинула её и, о боже, вот же они – паровозики. Серые вагончики быстро передвигались по рельсам, пыхтели и шли один за одним.

– Это же паровозики! Смотри! – Андрей недоумевающе смотрел на отодвинутую доску и не понимал.

– Да? – удивленно произнёс.

– Они, они! – радовалась я новому открытию.

Вот что имела в виду баба Уля. Вот же они – паровозики. Только когда она мимо проходила, мы ими не играли, мы их тогда ещё не нашли. А сейчас вот они, целая стоянка паровозов!

Набрав в руки много паровозов, я оставила Андрея у нашей кучи и пошла во двор. Еле открыв калитку на тугой пружине, я зашла во двор. Крепко сжимая кулачки, чтобы не потерять ни одного паровозика, я принялась звать маму. Она вышла на крыльцо в фартуке и с мукой на щеке.

– Что ты звала меня, доця?

– Мама, смотри – это паровозики!

С этими словами я протянула к ней свои руки и разжала кулачки. Из всех сторон посыпались на бетонный пол двора серые и скользкие паровозики.

– Брось! – испуганно крикнула мама.

От неожиданности и за секунду овладевшего мной страха, который передался через мамин крик, я швырнула с силой на бетон упитанных мокриц и они, будто град, ударились об бетон.

– Быстро мыть руки!

Забегая по ступенькам в дом, я поняла, что это были никакие не паровозики. У телевизора тихо и мирно сидела баба Уля и плакала, утирая глаза белым платочком. Мне тоже захотелось плакать. В тот день и на всю оставшуюся жизнь во мне угасла любовь к мокрицам.

«На недельку до второго я уеду в Комарово…» – громко на пляже раздавалась эта песня. 1992 год, нам с братом по 4 года и мы впервые на море.

Чёрное море вблизи не такое уж и чёрное, как о нём все говорят. Как же вкусно оно пахнет, море это. Огромное! Там за горизонтом ничего нет, никого нет, там кончается Крым, и солнце там кончается, и день. Так думала я, сидя на белой простыне, укутанная в фиолетовое полотенце…

– Зуб на зуб не попадает и губы синющие, в воду больше ни ногой, – ругалась мама, но отпускала через 20 минут…

«Бухгалтер, милый мой бухгалтер…» – незамысловатые слова врезались в мою память. Надувной круг очень вкусно пах, такого запаха я больше нигде не чувствовала и познакомилась с ним здесь в Штормовом, в городе Евпатория. Далеко за буйки мы заплыли с моим вкуснопахнущим другом. Когда обернулась назад, помню, как стало страшно, – люди на берегу были со спичечную головку. Надо возвращаться, страшно – мелькнула мысль в моей голове. И я вернулась. И даже сразу нашла простынь, на которой лежала мама. Она заклеила нос газетным треугольничком и мне сразу захотелось такой же треугольничек на нос. Мама даже не заметила моего долгого отсутствия и слава Богу. А, может, и не долгим оно было?

«Два кусочи-и-и-и-и-и-ика колбаски у тебя лежали на столе…» – в животе сразу заурчало от этой вкусной песни, и я посмотрела на маму. Она уже сидела и всматривалась вдаль, искала взглядом брата с папой.