Александр Крыласов - Раскодированная Россия

– Хреновая притча, – отрезал дед, – говори, будешь картоху исть?

Он достал из кармана тёплую картошку в фольге. Чудный аромат ударил в ноздри. Желудок мгновенно забился как птица в силках, требуя тепла и пищи. Дед не спеша, разворачивал фольгу, а картофельный дух уже заполонил комнату. Тут как тут появилась бумага и шариковая ручка.

– Пиши, – приказал ушлый дедок, – я, такой-то, такой-то…

– Погоди, – перебил Сева, – а когда картошку-то дашь?

– Как напишешь, так и дам. Потом к нотариусу пойдём…

– Эксплуататор ты, дед, – снова перебил его Андреич, – эксплуатируешь самое святое – чувство голода.

– Эхма, городские. Кампютеры, антернеты напридумывали всякие, а куды вы без нашей картохи? Пиши быстрей, долдон, покамест она тёплая.

– Пожалуй, пока напишу, она совсем остынет, – задумчиво произнёс Сева и быстро выхватил картофелину из рук мучителя. Отбежал в угол комнаты и мгновенно сожрал. В руках у него осталась только смятая фольга.

– Вот, городские, – заныл дед, – на ходу подмётки режут. Фулиганьё. Голодранцы.

– В кругу друзей не щёлкай зубом, – благодушно проронил заметно одичавший нарколог, – а то туда же – издеваться над голодными людьми. Жук ты навозный, дедушка. Нэпман и классовый враг.

Дед достал из-за пазухи другую картофелину. Эта пахла ещё аппетитнее. «Вот гад», – пронеслось в Севиной голове, – «это он специально творит. Слопаешь одну картошку – аппетит только разыграется, а он, мироед, уже другой манит». Пахомыч громко закашлялся. Сразу в квартиру ввалились два здоровенных молодца лет по тридцать. Давно уже Андреич не видел таких мощных загривков и самоварных щёк.

– Пиши гумагу, – Пахомыч ткнул узловатым пальцем в сторону писчих принадлежностей, – картоху жрал? Жрал. Тяперя пиши.

Два бугая тяжело, исподлобья смотрели на доктора, забившегося в угол. Фольга как назло осталась в руках и служила несомненной уликой. Крылов её немедленно выкинул.

– Чего, сикильдявка, медлишь? Пиши гумагу! – голос деда крепчал и наливался крестьянской мощью. Он подложил портфель под лист и приготовил ручку.

– Мешка картошки жду, – несмело заметил Сева.

– А ты её ужо сожрал.

– Вы это что, за одну картофелину хату хотите взять. Лихо.

– Напишешь – вторую получишь, – обнадёжил дед.

– И всё?!

– А ты яё сажал? Картошечку-то? Окучивал? П отом поливал? Фраер городской.

– А то нас раньше на картошку не посылали.

– Ты тут про былое не толкуй. Пиши быстрее, а то так отлупим, голодранец беспортошный, что имя своё забудешь.

– А зачем вам бумага? Так занимайте, силой. А то, какие-то бумаги придумали, нотариусов. Самозахват и все дела.

– Ишь ты, больна вумный. А как власть вертается, меня отсудава сапогом под зад? Это только придурки чужие хоромы просто так занимают. Мы, пскопские, с гумагой.

– Ладно, только ручку свою достану, – Сева полез в свой рюкзак, вынул наган, шокер и фуражку с красной звездой товарища Серого. Фуражку водрузил на голову, а наганом принялся размахивать как шашкой.

– Ух, кулачьё! Вражьи недобитки с картофельных полей! – зашёлся криком Андреич.

Крестьяне, мгновенно оробев, пугливо сгрудились в центре комнаты.

– Это вы подорвали товарища Серого! Контра! Мироеды и кровососы! Именем революции приговариваю вас…

Запах остывающей картошки вызвал прилив слюноотделения. Андреич вырвал у Пахомыча картофелину и тут же её слупил. Завопил опять:

– Я товарищ Бурый! Сейчас я вас казнить буду! К стенке, гады. За всю бедноту с вами посчитаюсь. Лицом к стене, захребетники.

Троица кулачков уткнулась носами в стену. Андреич примерился шокером и полечил электричеством зарвавшихся деревенских. Пахомыча, конечно, не тронул. Зачем грех на душу брать?

Пахомыч затравленно озирался. Два недобрых молодца валялись на полу и слабо подёргивались.

– Фамилия, имя, отчество? – рубил слова товарищ Бурый.

– Филямонов Стяпан Пахомыч.

– Год рождения?

– 1916.

– Это что же ты, Стяпан Пахомыч, ещё царя застал?

– Да ить я малой был.

– Ну, тогда уж продразвёрстку должен помнить. Картошку реквизирую для нужд трудящихся. Возражения есть?

– Никак нет, товарищ Бурый.

– Правильно. А то бы я тебя пулей убедил. В область затылка. Все свои «гумаги» отдашь мне. Будешь заложником, пока твои пособники не подгонят картошку и другой провиант.

– Товарищ Бурый, а, можа, договоримся?

– Насчёт чего?

– Одну квартерку я вам перепишу.