Елена Оуэнс - Горький вкус соли

«Далеко, за топью», – подумал Гришка и обернулся назад.

Посёлок был ярко освещён полной луной. Избы, пожарная колокольня и купол без креста на полуразрушенной церкви серебрились на фоне синего неба. В окнах домов горел свет, казалось, там уютная и тёплая жизнь. Но Гришка знал: только не в их доме. По крайней мере ― не сегодня.

Вдруг он услышал шорох кустов, совсем близко, в трёх шагах от себя. Он перестал дышать, медленно повернул голову в сторону шума и застыл. Из кустов на него смотрели два немигающих глаза, отсвечивающих жёлтым светом луны.

– Лиса, – облегченно вздохнув, он решительно шагнул в чащу.

– Витька! – рявкнул отец с кухни. – Подь сюда!

Витя встал с кровати и на ощупь пошёл на кухню. Он уже чувствовал по голосу отца, что в этот раз придётся туго.

– Сходи за нагайкой, – скомандовал Фёдор Дуне. – Да побыстрее. – Сам он сел на табурет в прихожей. Уставший, голодный, осунувшийся за дальнюю дорогу, весь в пыли, покрывавшей его волосы так густо, что, казалось, они были седыми.

– Федя, может не надо? – жалобно спросила Дуня, глядя на Витю, его тёмно-русые волосы, убранные повязкой назад так, что он походил на девочку.

Фёдор не ответил, только дико взглянул на Дуню. Она опрометью выскочила из кухни и побежала в хлев. Нагайки там не оказалось.

«А верно, на телеге осталась», – подумала Дуня и вышла из дома. Жёлтый свет мягко лился из окон избы, подчёркивая силуэты застывших деревьев и зубчатого забора. Лошадь, так и не распряжённая, стояла во дворе с телегой, груженой клетками с гусями. Собака, увидав хозяйку, вскочила и стала бегать вокруг нее, выпрашивая еду. Дуне послышался вой волка в лесу. Она прислушалась. Но вновь замычали коровы, требуя дойки, и за их стенаниями больше ничего не было слышно.

«Господи, спаси и сохрани, Господи, спаси и сохрани», – безостановочно молилась она, не зная, за кого просить больше: то ли за сбежавшего Гришку, то ли за Витьку.

– Сейчас, милые, сейчас, – она взяла сыромятную нагайку с телеги, ощупала ее.

«Хорошо, что шлепок без свинца», – тяжело вздохнув, ссутулившись, будто наказание ждало её саму, она пошла в дом.

– Ты иди давай, лошадь распряги, коров подои да накорми всех, – гаркнул на неё муж и со злостью вырвал нагайку из рук. – Да побыстрее, лошадь, чай, работала всю неделю, не то, что вы тут, тунеядцы.

– Иду уже, иду.

Дуня хотела было взять телогрейку, но её на крючке не оказалось.

«Хорошо хоть телогрейку взял, не замёрзнет», – промелькнула мысль, и на душе стало хоть чуточку спокойнее.

– Гусей-то куда девать? В курятник или на улице оставить? – спросила она.

– Вот дура баба, она и есть дура! Они же все перья у кур повыдёргивают!

– А ты что стоишь, скидывай портки давай! – тут же приказал он Вите, который молча стоял в углу.

– Да поняла я, поняла, чё орать-то!

Дуня вышла в сени, еле сдерживая слёзы. Из всей своей семейной жизни, начавшейся рано – ей тогда едва семнадцать исполнилось – она прекрасно знала, что остановить Фёдора уже не сможет, а если попытается, он будет только свирепеть и свирепеть, а потом и ей достанется под горячую руку. Она прижалась спиной к двери, пытаясь освоиться в потёмках и найти какой-нибудь тулуп. Несмотря на то что осень стояла тёплая, вечерами уже холодало, а наутро трава покрывалась изморозью. Вдруг Дуня услышала звучный шлепок нагайки о голую кожу, всё её тело дёрнулось, содрогнулось, сжалось, и она выбежала на улицу.

Рвано дыша, прижав ладони к груди, Дуня метнулась на задний двор, но, увидев Снежку, остановилась. Дуновение ветра немного успокоило её.

«Было же что-то хорошее… только что? – она попыталась вспомнить и ухватиться за последнюю мысль, давшую ей маленькую радость. ― Ах, телогрейка! – она слегка улыбнулась, подошла к лошади и погладила её по морде. ― Когда же он взять-то её успел? Ах, сорванец, ведь умён же!» – Дуня догадалась, что Гришка взял телогрейку, когда она полезла в подпол.

– Снежка, Снежечка… – приговаривала Дуня, распрягая лошадь.

Та стояла смирно, будто понимая всё, что творилось у хозяйки на душе, и даже глаза её, полуприкрытые длинными белыми ресницами, такие же грустные, как и Дуни, поблескивали в полумраке, отражая печальный свет луны.

– Устала, милая, устала, моя пригожая. Пойдём домой, покормлю тебя, – хозяйка завела Снежку в хлев и надела ей на морду торбу с овсом.

Коровы во дворе мычали, просили дойки. Направив их в свободные стойла, которые всегда имелись на такой случай, Дуня погладила их по холкам: