Waldemar Knat - Светлые дебри

Незадолго перед смертью сказал своей Марте:

– Если бы еще раз родился, то женился бы снова только на тебе. Только на тебе. Ты лучшее, что было в этой жизни. Знай это.

Марта тотчас же заревела, но Манфред засмеялся сквозь боль, говоря, что любящие друг друга супруги обязательно встретятся в другой жизни, после смерти, и что эта жизнь была только проверкой, и что там, в загробном мире начнется их настоящая жизнь, вечная жизнь бесплотных существ. Призывал ее не плакать, а только радоваться предстоящей встрече. Там.

Заказала надгробную плиту своему Манфреду. Обсуждала проект с Ингрид, долго делали, наконец установили.

В верхней части белого мраморного надгробия была вделана красная роза из обломка итальянского мрамора.

Красный мраморный кусок вместе с пересылкой вышел очень дорого, но стоил того: рисунок камня на срезе выглядел столь затейливо, что повторял лепестки розы, выходило волшебно.

Впервые пришедшие посетители кладбища, завороженно смотрели на розу, она была нереально прекрасной на белом полированном камне.

Искусство бывает не только в музеях, оно часть нашей жизни, надо только пристальней смотреть по сторонам.

Первые месяцы Марта часто приходила на могилу мужа, потом все реже и реже: суставы такая вещь, что с ней не поспоришь.

Исправно платила взносы на кладбище, пенсия прилична.

Когда откладывать свое переселение в дом престарелых стало невозможно, первым делом поинтересовалась в социальной службе: как будет обстоять с кладбищенскими взносами? Ведь и ее должны будут похоронить рядом с Манфредом!

А как же?! Она хочет лежать со своим Мани!

Сотрудник ведомства заверил, что поскольку их дом и оставшееся имущество, равно как и и пенсия отходят дому престарелых, то и все необходимые отчисления будет делать руководство этого дома в течение еще ста лет.

Марте и не нужно больше.

Сто лет достаточно.

Да и что такое сто лет по сравнению с обещанным Манфредом бесконечным блаженством их предстоящей загробной жизни?

Но произошло неприятное недоразумение: тогда еще, в самом начале, руководство этого частного дома престарелых, конечно же, обязали выплачивать за Марту кладбищенские платежи, но оно допустило много просчетов и денег на содержание перестало хватать.

Словом, проворовалось руководство.

Дело по-тихому спустили на тормозах, директора посадили на пару лет за решетку, государство возместило недостачу и всё стало прекрасно при новом руководстве, только вот об оплате именно могилы Манфреда Зайферта забыли в суете. Вероятно, сочли ошибкой долгий срок жизни Марты в стариковском доме, посчитав, что так много тут не живут.

Красную розу на белом мраморе и углядела чуть не выпавшая из окна старуха, когда надгробную плиту ее Мани притащили к укладке лестницы.

Утром следующего дня Марту в невменяемом состоянии нашли рабочие на еще не построенных до конца ступеньках, осталась лишь одна не уложенная плита с красной розой и надписью «Манфред Зайферт. Покойся с миром». Вокруг розы стояли песочные куличики, в них были воткнуты веточки, Марта что-то пела, улыбалась, кричала:

– Манфред! Прими таблетку, ты забыл! И найди Ингрид, пора ужинать!

Старуха прожила потом недолго, но до самого конца была весела и приветлива. Даже когда ее нужно было срочно вымыть, улыбалась, уставившись куда-то рассеянным взглядом, ласково разговаривала с каким-то только ей известным собеседником.

Прилетевшую из Бостона дочь не узнала, долго всматривалась, даже высунула язык от удивления, сердито отвернулась.

Это осталось ее единственным плохим настроением за последние четыре недели.

ПРОФЕССОРСКИЙ МОСТ

Профессор сидел там ежедневно, кроме воскресенья. Одинокой фигурой с рассеянным взглядом, устремленным в никуда, в профессорском сюртуке и в бабочке на белой рубахе, с ладонями, сложенными на коленях, он походил на экспонат из музея мадам Тюссо. Иногда только переставлял затекшие ноги и становилось ясно, что это не восковая фигура, а живой человек. Перед профессором стояло глубокое медное блюдо, нечто вроде котелка, в котором лежали скомканные денежные купюры, монеты.

Даже в самый хмурый день котелок был начищен до блеска, а в безоблачные дни отражал солнечные блики, сияя чистотой и ухоженностью, под стать своему обладателю.

Профессор не был похож на нищего, но кто сказал, что нищие должны быть грязными и оборванными?

В небольшом городке, расположенном прямо на границе Германии и Швейцарии есть мост, разделяющий две страны. Городок удобно устроился по обеим сторонам реки, в стародавние времена, как водится, переходил из рук в руки, когда в Европе случались разного рода потрясения во имя торжества справедливости и божественного провидения. Получалось как-то криво: у каждой стороны была своя справедливость и даже свое национальное провидение.