Илья Бондаренко - Порча

Студень покойника деревенел в фанерной посуде. Казалось бы – выплесни помои из деревянного ящика и кончим карнавал немых, несущих над головами свое убожество! Но тугая мерзлая кукла вызывала странный первобытный интерес. А музыка такая громкая, что прохожие стали бояться своих обреченных тел и тоже промерзли, как шахматные фигуры. Алый человеческий гроб взмыл и завис над толпой. Четверо несущих превратились в единое восьминогое существо, – паука с пирамидальной головой. Оно медленно переставляло лапки, чтоб не упасть и не расколоть тяжелую деревянную голову.

Древний ритуальный автобус «коробочка» молотил на морозе, – мало ли, потом не заведется! Выхлопной газ едкий и маслянистый казался там самым живым из всех, его тело медленно шевелилось и вползало в черные волосы Марка. Медный рев труб разносился по лабиринту в пять этажей. Барабан… Как же глубоко он ухал…

Теперь рядом с холмом Марка совершенно свободно, можно развернуть машину, а хочешь – целый мангал ставь и разбивай лагерь, вешай сушиться штаны, промокшие, когда наша с Лукой лодка напоролась на что-то острое, возможно это была одна из оград или торчащая коряга. И тогда я крикнул Луке, чтобы скорее перебирался на мою сторону. Поскольку лодка уже вовсю хрюкала и гудела, выпуская дух с его стороны. Лука вжался задом между моих бедер, и мы стали быстро-быстро, но при этом спокойно, без рывков грести мимо крестов и надгробий, которые становились все выше, – вперед спиной в направлении могилы Марка.

Говорят, что раньше здесь было абсолютно сухо и только лет сорок назад грунтовые воды размыли последние слои породы. Одновременно с этим пошли затяжные дожди. В низине образовался пруд, вода поднялась и захватила отрезок кладбищенской аллеи вместе со старинной частью кладбища. Забрасывать здесь спиннинг – пустое занятие. Поскольку почти все время идет дождь, и мелькают в свете прожектора мокрые кресты, цепляясь за которые, обрывается леска.

С Лукой

мы познакомились

в момент прыжка со второго этажа общежития ПТУ №29. Неправда, что прыжок был без особой нужды, поскольку окно было распахнуто, а дверь заперта.

Директор ПТУ – нервный усач с впалой щекой не меньше минуты совокуплял ключ с дыркой замка. Но потом он принял решение не открывать эту дверь, поскольку ключ был запущен им по идеальной прямой. Вместо этой двери усач приказал открыть любую другую из тех, что наряду со стеной, образовывали вертикальную часть мира. Впоследствии я прикрепил на нее отрывок одного из стихотворений Марка. Мимо него ходили музыканты, художники и поэты. Они ходили там целыми сутками, ходили, а я все ждал, что кто-то остановится и прочтет эти пять строчек, поскольку во всей остальной стене без них не было никакого смысла. Но все шли мимо, не поднимая головы, и только однажды какой-то неизвестный, то ли дворник, а может новый вахтер, направил взгляд от пола сначала на плинтус, потом на ручку двери, потом на саму дверь. Подойдя ближе, он посмотрел на строчки, и я затаил дыхание…

В каморке за стихотворением Марка находились большие, пахнущие сигаретным дымом, музыкальные колонки, провода и ручки громкости. Лука сказал, что кто-то из музыкантов древности трахался в этой комнате с лже-Дедом Морозом, то есть имел опыт интимного ухаживания за большой ряженой женщиной. Но не за Снегурочкой, – уточнил Лука, – а именно за дедом с посохом, огромным носищем и грудным низким голосом. Почему-то мне кажется, это он и был, – рассказать хотел, а признаться стыдился.

– Скромность, – говорил Лука, – это такой маленький жучок, его почти никогда не видно, узри мы причину всех своих бед, давно бы с ними расправились. – Нужны пестициды и склад, вода и распылитель. Но главное, нужна очередь из дачников, готовых бросить работе тяжелую перчатку вызова.

Все подобные места кончают свою историю одинаково. Как только музыка в колонках угасла, ПТУ №29 в три этажа разобрали до фундамента вместе со всеми его корпусами, окнами и видами из них.

Сотни и сотни азиатов в сапогах из резины начали подступаться к зданию со всех четырех сторон пригорка залитого дождями в тот самый момент, когда неизвестный вахтер или сторож поднял глаза на стихотворение. Некоторые из рабочих падали в воду, вытягивая руки, чтоб ухватиться за выступы гранитных памятников, перемигивались фонарями на касках, стучали кирками и лопатами, выражая солидарность с несчастными и предателями, солидарность с миром вообще. И когда последний азиат, хватаясь за узкое надгробье, сказал – спасибо тебе могила, – этого уже никто не услышал. Поскольку тут давно не было ни меня, ни Луки, которому в любой фразе принципиально мерещилось что-то вроде «на-пе-ре-док сла-бы».