Василий Грибанов - Хохол – родимый край

У нас дома ничего не осталось, все растащили. Когда мы вернулись домой, у нас сохранилась одна корова и боты, которые были под печкой. Ботами мы называли голенища, отрезанные от сапог. Вот эта обувь у нас одна на всю семью была. Если уходила мама на работу, то мы с сестрой не ходили в школу, ну и за братом смотрели. А если сестра уходила в школу, то мы с мамой сидели дома.

Для Хохла война как бы закончилась, а для нас она только начиналась. Даже все инструменты для работы в печи и те все утащили. После мама ходила по соседям, искала свои вещи. Приходит к соседке, рядом жила, видит свой ухват и говорит ей: «Кума, зачем же ты ухват наш взяла?» она в ответ хихикает: хи-хи, все берут, ми я взяла.

У нас с этой соседкой общая межа. Соседка жила с мужем и ребенком. Муж был плотник и столяр, валенки валял, в колхозе не работал. Так она скапывала стежку. Мама подойдет к ней: «Кума, ну зачем ты скапываешь стежку?» она свое: «Хи-хи, да я тут чуть-чуть подровняла». Мама в ответ: «Где же чуть-чуть, если стежки нет?». И, наконец, она маму достала: набила колья, а картошку выдернула. Начался скандал. Мама говорит: «У меня трое детей, у сирот ты отнимаешь последний кусок хлеба». А муж, видно, все слышал, вышел и на жену: «Уходи». «Кума, а ты успокойся, не шуми». Правда, больше она не наглела. Это я описал один эпизод из нашей жизни, а на самом деле их десятки, все не опишешь.

После того, как немцы покинули село, мы с сестрой постоянно находились в своем доме. Наводили порядок, убирали, выбрасывали все лишнее из дому. Однажды мама уложила брата спать, пришла посмотреть, давала нам советы, куда чего положить.

Во дворе осталась большая копна соломы. Мама говорит: «Сгребите и покучней сложите» солому». Вот эта копна соломы чуть не лишила нас жилья. Когда немцы отступали, они хотели поджечь эту копну. В это время здесь жила эвакуированная из Воронежа, ее звали Анна, она сотрудничала с немцами. Только ей удалось уговорить немцев, чтоб не поджигали копну. Дома стояли близко друг к другу, в них жили семь маминых братьев. Потом мама спустилась в погреб посмотреть, что там осталось, а практически ничего, все съели – и картошку, помидоры, огурцы, капусту.

Мы больше месяца прожили у дяди, пока приводили дом в порядок. Побелили, на печке мама замазала все щели, чтоб негде было прятаться паразитам. Во время войны паразитов было много – вшей и клопов. Вши любят грязь и истощенное тело. Мыла не было, отсюда грязь. Перед тем, как переехать в дом, мама решила испечь хлеба. Натопила печь, и когда хлеб подошел, она его садила в печь, а по краям печи жгла солому, чтоб хлеб зарумянился, потом закрывала печку заслонкой. Это и есть подовый хлеб. Когда хлеб был готов, вынула его из печки.

По краям в углах грелись два чугуна с водой. Мама всех нас искупала, а белье – на противень и в печку. Было даже слышно, как вши трещали, лопались от высокой температуры. Первый день в своем доме мы были чистенькие. А маме не надо было рано вставать и готовить еду. И места всем хватало: на печке и на полатях. С продуктами была проблема, хотя у нас была закопана картошка и рожь. Мама как-то сумела договориться с соседкой, она нам заняла до весны картошки и муки.

Я упустил один случай. Это было во время оккупации. Однажды вышел на улицу погулять. Проходя мимо канавы, я увидел баночки круглые, на крышке рисунок красного цвета. Я взял эти баночки, залез на печку и играюсь. У мамы брал молоко немец. Он очень высокий, заходит в хату, видит меня и кричит: «Матка, нихт, киндер!» он меня снял с печки, забрал эти баночки, а сбоку у них колечки, это маленькие мины. И он показывает маме: дернешь за кольцо, бух, капут. После этого я трофеи не брал в руки, мама запретила. Гадал мне очень умный человек, сказал: «Ты давно должен был погибнуть, но проживешь не менее 86 лет, может, больше».

Март месяц приближался к концу, солнышко грело все сильней. Побежали ручьи, снег осел. Ночных заморозков не стало. Лед на реке поднялся горкой. Заиграли лога, поток воды увеличился, лед начал трескаться, а на реке Девице начался ледоход. Весна была дружной, воды в реке было много.

Мы утром с мамой вышли на гумно, вода до сараев не дошла метров 20—25. Мама говорит: «Такого разлива воды не было никогда. Вода дальше ольхи не выходила».

На Казенном мосту создался затор. Народу на мосту было много, в основном инвалиды Отечественной войны и пацаны. Приехали взрывники-военные, продолбили две лунки во льду, заложили заряд, нас всех с моста увели подальше, зажгли бикфордов шнур, и когда он догорел, произошел взрыв. Лед тронулся, льдины ударялись о двутавровую балку, мост содрогался, сильно высокий уровень воды был, такого никогда не было. Даже двутавровую балку развернуло градусов на 20—30. По реке Девице в этот год текла алая вода. Да, видно, вся земля была полита кровью. Люди брали воду в ладони и смотрели: действительно, вода изменила свой цвет. Но это было так на самом деле. До взрыва проехал паренек верхом на лошади в сторону Староникольского. Лошадь сбросила седока и бежит в сторону моста назад одна. Народу было много на мосту, и мужики ее попытались остановить, поймать. Она с разбегу прыгнула через перила с моста против течения. Ее подхватило водой, развернуло, и она ударилась головой о двутавровую балку и ушла под мост. Выплыла из-под моста, и понесло ее по течению. А когда вынесло за пределы русла реки, она почувствовала землю и пошла в сторону домов. Увидев возвышенность, как бы островок, дошла до него, остановилась, стоит, узда на ней висит. Ребята поплыли на лодке к ней. Лошадь вела себя спокойно, они ее взяли за узду, и она шла за лодкой. Потом ее один парень привел к мосту, голова была пробита, кровоподтек. Парень, которого она сбросила, уже был на мосту. Лошадь отвели подальше от моста, посадили парня, и он уехал и больше не вернулся.