Иса Капаев - Ногайские предания и легенды

– Ах ты негодник! И где тебя только носит! А если бы зверь напал на тебя, что бы ты делал?! – Джелалдин, чтобы смягчить гнев деда, показывал ему собранные травы:

– Акай 8 8 Акай – в данном случае – дедушка (ногайск.). , а я вон сколько зверобоя нарвал! И душицы вон сколько! Ты же сам говорил, что на вершине горы травы намного лучше! А вот и та – с белыми цветочками, про которую ты говорил, что она помогает от одышки… Тебе же нужно её пить!.. – И мальчик показывал старику травы, от которых у того сразу же проходил гнев: он бережно брал их в руки, разбирал и благодарно смотрел на смышлёного внука.

– Молодец, сынок, это тебе всегда пригодится, люди ведь благодарны тем, кто знает средства от болезней.

– Опять, дедушка, он тебя обманывает, надо же его поругать за то, что он так долго заставил нас ждать, – говорила тогда сестрёнка.

– Твоя правда, дочка! Надо бы поругать, – соглашался старик и отводил детей в свою ветхую саклю.

Её большую часть занимал широкий тахтамет, на котором они все спали – на тахтамете лежала циновка из куги, войлочные старые ковры, три подушки; в дальнем углу старик занимался своим сапожным делом: здесь были разбросаны колодки, на столике лежали молотки, ножи, крючки. В другом углу сакли стоял кованый кубанский сундук, который старик никогда не открывал при детях, и что в нём, они не знали. Тут же на стене висела двухструнная домбра старика, на полке хранились высохшие пучки трав и различные склянки для лекарств. Возле дверей, у очага, где всё было таким закопчённым, висела почерневшая очажная труба, из которой выглядывал хвост очажной цепи, на которую вешали чугунки.

Пока старик с Джелалдином загоняли овец и коз, маленькая Ботай хлопотала по дому. Она приносила воду, подбрасывала к очагу сухой кизяк, и, раздув тлеющие с утра угли, готовила чай из высушенных трав.

С наступлением темноты семья собиралась за круглым столом-сыпре и ужинала. Набегавшись за день и проголодавшись, дети за обе щёки уминали чёрствые кукурузные лепёшки с кислым овечьим сыром и запивали их забелённым чаем. Поев, Дуйсемби принимался за своё сапожное дело, а Джелалдин устраивался рядом, подавал деду инструменты, а иногда и сам что-то мастерил. Его, конечно, тянуло на улицу, но нужно было помочь деду, и он делал всё, что мог. Ботай же, помыв посуду, стелила для всех постель

Дуйсемби работал до глубокой ночи, при свете луны или светильника, заполненного нефтью, а иногда рассвета, если его торопил заказчик…

Когда приходила пора сдавать свою работу, дети отправлялись в аул вместе с дедом, что было большой радостью для них. Конечно, это не шло ни в какое сравнение с праздником, но дети любили бывать в ауле: и в обычные дни особой жизнью жили аульчане, и совсем другие развлечения были у аульской детворы. Поражали брата и сестру просторные дома, совсем не похожие на их бедную саклю, а особенно – княжеские хоромы в центре аула. Двухэтажное строение, покрытое красной черепицей, казалось детям сказочным.

Вокруг дома, в пристройках с земляными крышами и в войлочных переносных кибитках, жила прислуга князя – это и были главные заказчики Дуйсемби. Вместе с детьми он обходил их жилища, заносил им чувяки и сапоги, а взамен брал кожу, муку и другие необходимые продукты.

Однажды шил он обувь и для маленькой княжны, единственной дочери князя Аман-Гирея.

В тот день дети впервые увидели одетую в шелка девочку. Джелалдин и Ботай были восхищены и красивой одеждой, и белизной кожи, и поведением маленькой княжны. Девочку вывели к ним, чтобы Дуйсемби снял мерку с её ноги. Она была ровесницей Джелалдина и, может быть, поэтому с любопытством разглядывала детей.

– Как вас зовут? – спросила она звонким: голоском, Джелалдин и Ботай как будто воды в рот набрали, молча глядели на неё, боясь шевельнуться, а она подошла к ним, оглядела и, тронув пальцем, сказала:

– Вы что же, боитесь меня? Я не кусаюсь, – сказав так, она рассмеялась и снова тронула их пальцем.

– Ну как же вас зовут? – повторила она.

– Его, дочка, – Дуйсемби показал на внука, – зовут Джелалдин, а её, – он кивнул на девочку, – зовут Ботай.

– Джелалдин, Ботай, – несколько раз повторила княжна. Девочка не обращала никакого внимания на чеботаря, и ему так и не удалось бы снять мерку, если бы в это время не появилась мать молодой княжны, высокая статная женщина в зелёном платье и шапке, похожей на башенку. Она отвела девочку в сторону и велела ей постоять хотя бы минуту смирно. Дуйсемби, раболепно согнувшись и не касаясь ножки княжны, снял мерку.