Людмила Филатова - Выжить. Повесть военного времени и перестроечные рассказы

– Ладно уж… Не велел отец, а разожгу вам костерок. – Улыбнулась детям Ксения. – Да и самой обсушиться надо: спина сырая, и валенки уж никакие… Того и гляди, пальцы вылезут.

Выкопала в снегу ямку, наломала мелких сучьев, подожгла пучок соломы. Костерок разгорался быстро, не успевала сушняк подбрасывать. Здесь, в глуши, наст был слабее, ведь от деревьев, какое никакое, а – тепло, поэтому приходилось чуть не по пояс в снегу за сухими ветками ползать.

Зато всё, что могла, – просушила, даже перину вытащила и боком прислонила к ёлке. Правда, всё время со страхом поглядывала вверх – на летящий вкось дым, думала:

– Хорошо, что ветер. Отнесёт в сторону! Если и заметят, сразу не найдут.

Взяла Васятку на руки. Он молча уставился на огонь. Зрачки его расширились, как у сычонка.

– Мужичок! – погладила его по головке. – Серьёзный… Весь в папку!

Заянка так обрадовалась костру, что на своих кривых ножках – видно от голода уже рахит начался, – подбиралась к пламени совсем близко, бросала в него еловые лапки и обледенелые шишки. Отсветы так и плясали на её восторженном личике.

– Смелая, – подумала Ксения, – трудно ей будет.

Запахло хвоей, смолой, почти – Новым годом… Сюне вдруг вспомнилось, как они с Никитой ходили в клуб на Рождество и выплясывали там и польку, и барыню, и краковяк!..

– Господи, когда ж это было? Да и было ль?..

Вспомнилось её ситцевое платье, купленное на первую Никитину премию, – оборчатое, в синий горошек, с рукавами фонариками. Как тогда подружки завидовали! А Никита сграбастал её тогда у дома и всё кружил, кружил… Захотелось плакать. Но слёзы не шли. Видно и на них нужны силы, а у Ксении на сегодня их уже не осталось.

Почти задремав, вдруг почувствовала какой-то чужой запах, сладковатый, – то ли сирени, то ли чабреца. Принюхалась…

– Фу-ты! Да это ж одеяло немецким одеколоном воняет, и шарф… Распарились у костра, вот и пошло…

Расстегнула ватник, приложила к груди Васятку. Он жадно чмокал, но почему-то сердился.

– Неужто, молоко кончается? Тогда совсем беда! – Растёрла груди. Они и, правда, стали вялыми. – Так и есть! Что ж я, дура, всё голодала-то? Даже пить забывала! С чего ж молоку взяться?!

Она поскорей достала себе картошину и пол свеклы, давясь от нетерпения, поглотала, почти не жуя. Чтобы не подавиться, зачерпнула горсть снега. Зубы свело, но быстро отпустило. Для детей-то водичку она за пазухой носила, в бутылочке, во внутреннем кармане, примётанном к ватнику. На этом месте, под мышкой, у неё потом долго синяк был…

– А, может, это и не голод? – вдруг пришло на ум, – просто грудь бутылочкой застудила?.. Да нет, в тряпку ведь заворачивала! Не должно…

Засыпала снегом костёр. Еле загнала в сани Заянку! Прилегла, придавила её рукой. Та подёргалась, похныкала и замолчала. Васятку, расстегнув ватник, как всегда, положила себе на живот, пусть греется. Опять провалилась в беспамятство. Очнулась от странного ноющего звука:

– Будто – комар нудит?.. Только откуда он – зимой?

Прислушалась. Кто-то взахлёб плакал неподалёку. Да не один… Потом вдруг – визг и короткое подлаивание – тяв-тяв! А дальше, аж мороз по коже:

– У-У-У…

Сначала с одной стороны, потом с другой, потом и – со всех…

– Волки! – резануло по сердцу. – Господи, сожрут ведь! Нащупала в головах спички, выхватила из-под перины большой сноп соломы, разорвала пополам…

– У-У-У… – послышалось уже совсем рядом, и показалась первая пара волков.

На слух показалось, что их – штук восемь! Накрыв кожухом детей, выскочила наружу, подпалила солому:

– Ну, где вы, гады? – Подходите, все глаза повыжгу! – заметалась она перед санями. – Вот тебе! Вот! И – тебе! – тыкала огнём прямо в волчьи морды. Звери заметно смутились, попятились… – Ах, так?.. – ещё больше разошлась Ксения, затопала валенками на месте, делая вид, что даже погналась за ними! – Ага… Забоялись?!

Волки видно были не голодны: неубранных трупов людей и собак в начале войны было много, вот и не стали с Сюней связываться, отстали, своей дорогой пошли.

Потом, особенно по ночам, огоньки волчьих глаз ещё не раз преследовали Ксению. Круг их сужался с постоянным голодным упорством. Это было ежедневное противоборство маленькой смелой женщины и алчных ненасытных зверюг. Иногда ей по несколько ночей приходилось ехать от поля до поля, от скирды до скирды, а ведь там проезжих дорог не было. Поэтому, даже если Сюня упиралась вусмерть, то за ночь проходила не больше пяти-семи километров.