Александр Лапин - Книга живых

– Тогда я разоружил его. Отобрал травматический пистолет. И предложил ее брату и второму товарищу покинуть место происшествия. После чего они уехали… Вот, собственно говоря, и вся история. Или, точнее, предыстория того, что случилось потом у музея.

Судья предложил задавать вопросы свидетелю. Первым, как водится, вскинулся защитник «потерпевшей стороны»:

– А почему вы решили, что это настоящее оружие? Может быть, это был муляж? Игрушка? Хлопушка, которой потерпевший хотел просто напугать, остановить агрессию подсудимого?

Казаков спокойно ответил:

– Я много лет отслужил в частях специального назначения, прежде чем стать монахом. И, конечно, сразу могу отличить муляж от настоящего боевого оружия…

Тут к допросу свидетеля подключился прокурор. Задал заковыристый вопрос:

– А куда вы дели улику, если с нею происходило противоправное действие?

Конечно, Казаков, прекрасно понявший, к чему он клонит, не стал говорить, что бросил пистолет в Дон. А потом, когда случилась вся эта история с убийством и дракой, долго нырял с местными ребятишками, искал его на дне.

Он просто сказал:

– Я сдал этот травматический пистолет следователю, который вел это дело. И он должен находиться здесь, в суде в качестве вещественного доказательства.

Конечно, пройдоха-адвокат потерпевшего попытался и из этой ситуации выжать что-то выгодное для своего отсутствующего подопечного. Задал еще один вопрос:

– Свидетель! А вы уверены в том, что пострадавший применил бы оружие? Начал бы стрельбу на пляже? Может, он просто хотел прекратить вмешательство посторонних, в данном случае подсудимого, в семейный конфликт?

Конечно, Казаков до конца не был уверен в том, как бы повернулось дело. Но, зная, как умело профессионалы делают выводы и представляют черное белым, а белое черным, ответил четко и жестко, чтобы не дать адвокату никаких шансов.

– Уверен! Применил же он оружие впоследствии!..

– У меня больше вопросов нет!

После выступления Казаков остался в зале. И слушал дело вместе со всеми.

Следом за ним судья пригласил в зал дядю Романа.

Тот явился. По нему было видно, что глава рода нисколько не смущается, а, наоборот, чувствует себя в своей стихии. С достойным и благородным видом он вступил в зал и прошел в центр.

Ефремов-старший подтвердил свои показания, данные следствию, и добавил несколько деталей, которые живо характеризовали участников случившихся событий. Сказал о том, что племянник его Роман сам вызвал скорую и сообщил о произошедшем в полицию, помог загрузить пострадавшего в авто и никоим образом не пытался в ходе осмотра места происшествия и дальнейшего следствия «выгораживать себя».

В общем и целом выступление Ивана Ефремова оставило вполне благоприятное впечатление у всех присутствующих.

Судья задал еще пару наводящих вопросов. И спросил, есть ли у свидетеля еще что-то. Ефремов не преминул этим воспользоваться.

– Ваша честь! У меня есть для суда особое заявление! Уважаемый суд! Уважаемые сограждане! Сегодня здесь слушается дело по обвинению моего племянника, который дал отпор обнаглевшим, потерявшим берега коммуно – фашистам!

В зале раздался ропот.

– Да-да! Я не ошибся! – с вызовом сказал глава рода. – Сегодня мы видим финал истории, которая вот уже много лет подряд разворачивается вокруг меня и созданного мною музея, посвященного борьбе донских казаков против большевизма. С первых дней, как я начал строить этот музей, я и мои соратники постоянно испытываем давление со стороны власти и подвластных ей, так называемых красных казачьих атаманов. Чего только они ни делали и ни делают, чтобы прервать, прекратить нашу деятельность. А почему? Да потому, что усматривают в донесении исторической правды угрозу своим искусственным схемам, основанным на лжи…

В это время судья, который, видимо, считал, что своим выступлением Ефремов-старший внесет что-то новое в ход процесса или расскажет что-то о племяннике недовольно поморщился…

– С самого начала и я сам, и музей как организация подвергаемся непрерывным судебным искам. Делается это и по политическим мотивам, и по экономическим основаниям. То у нас якобы неправильно оформлена земля… То приходят пожарные, то налоговики… И суды, суды, суды. Больше сотни судебных заседаний и исков. И все мы отбили. Потому что за нами правда… Не добившись с помощью судебных исков практически ничего, они устроили провокацию…

В этот момент судья, по-видимому, окончательно сообразил, что речь Ефремова не дает никакой новой полезной фактуры, и, стукнув деревянным молотком по деревяшке на столе, произнес: