Дмитрий Захаров - Синхронный ирий

Каждый день бабушка водила меня на прогулку в этот парк. Также нагружала меня своей педагогикой – лаконичной и незамысловатой, но действенной. Также светило солнце, также летали галки, чирикали воробьи, сновали прохожие, стоял памятник. Лавочки, конечно, были другие, но расположение их вряд ли изменилось с тех пор. Может быть, мы с бабушкой сидели на том же самом месте, где сижу сейчас я, и глазели на Университет. Я не знаю, я не помню. Я вообще не помню этот парк в раннем детстве – знаю только из рассказов бабушки. Но чувствую то время и то место, может быть это самое место, чувствую эти энергетические шёлковые волны, которые протянулись океанами через года, и знаю, что не смогу уже качаться легко и беспечно на этих волнах, заглядывая за горизонт и за облака, и полностью отдаваться их нежности. И я закрываю глаза, сжимаю веки, чтобы остановить слёзы – но они всё равно не останавливаются – и вытеснить из себя прошлое, чтобы невозвратимая красота не становилась слишком явно ощутимым пеплом.

Если бы мне предложили создать нечто невероятное, то есть некий ирреальный предмет, я бы создал космический корабль для путешествия по внутреннему космосу. Что? А разве по внутреннему космосу нельзя путешествовать без космического корабля? А по внешнему можно? То-то. Пока нельзя. Может в будущем… Вот так и по внутреннему, тем более, что внутренний космос неизмеримо обширнее. Космический корабль для внутреннего космоса – это семиствольное, семипарабольное, семизэтное тело, увеличивающееся и уменьшающееся в зависимости от интенсивности и экстенсивности видений и вдохновений. Скорость варьируется от инфрамеонной до ультрамеланической. Каскады выпадов онерических многоэтажных глубин выстраиваются кубовеерно и эллипсофантомно. Внутрикосмический корабль движется хаотически, перепрыгивая из лимбоидных аутофракций в ээллиарные катаклиозы. В этом корабле был бы прибор, который бы тщательно фиксировал все чудеса и тайны внутреннего космоса – все сновидения, грёзы, видения, фантазии, фантасмагории, делирии, бредни, импульсы, просветления и затемнения.

Зоя, я тебя не держу – ты свободна… в пределах моего космоса. А мой космос – беспределен. Из внутреннего космоса нет возврата, как из чёрной дыры. Всё, что туда попадает, остаётся там навечно. Зоя, ты туда попала. Ты уже в моём внутреннем космосе навсегда, ты оттуда не выберешься. Я не могу тебя оттуда вытолкнуть, потому что оттуда ничего не выталкивается, оттуда нет возврата. Ты там можешь затеряться в лабиринтах, я могу тебя запереть в каких-нибудь тайных комнатах, но выпустить тебя из внутреннего космоса невозможно. Даже если я очень захочу это сделать, то не смогу – внутренний космос не знает «наружи», «вне». Их просто не существует для него.

Я не знаю, каков мир Зои, но мой мир такой бесконечно одинокий, хотя в нём умещаются бесконечные миры и сверхмиры и ещё что-то, что мир Зои создаёт как бы некий дуализм, нарушая мой монизм, мою монолитность. Ах да – ещё же есть мир Ирэн. И это уже как бы третий мир в моём внутреннем космосе. Но всё равно даже два их мира – мир Зои и мир Ирэн – всё равно образуют как бы отдельную субстанцию, а мой мир – отдельную, и получается всё равно дуализм. Но это как бы монодуализм – эти субстанции нерасторжимы. Может это и называется любовь? Я не претендую на определение любви – но может быть там, где её как будто бы меньше всего, там её как раз и больше всего. Я не могу сказать, что я люблю Зою так, как это изображается в книгах мейстрим-литературы или в кино голливудском, или там французском, или киностудии им. Горького, или как в стихах Гёте или Низами, но я её люблю – это факт. Также я люблю Ирэн – это тоже факт. От этого никуда не денешься – даже если на Марс улетишь с Илоном Маском. Может, я не люблю их до суицидального бреда, до «с моста в воду!», до «тело отдам на сожжение», «душу выверну наизнанку», но всё же люблю, по-своему, насколько позволяет мне моя душа и тщедушная физиология.

Я не знаю что такое любовь. Но может это незнание как раз и есть основа любви или, вернее, её безоснова, непостижимость и притягательность неизвестно почему неизвестно какого мира. Обычно говорят, что нравится такой-то или такой-то тип женщин. Но у меня нет никакого определённого типа. Покажите мне женщину, и я скажу нравится она мне или нет, и здесь не имеет значение красота, рост, конституция тела, выражение глаз, походка, жесты и мимика – я не знаю что имеет значение, что-то имеет (но что?) – что-то никогда неуловимое.