Таня Сербиянова - Алле-ап! Манюня. Или любовные приключения Прасковьи

На местном рынке купила корзинку и тут же набила ее харчами. Выторговала у бабушки платок и, накрывшись, только тогда хоть немного успокоилась.

В поезде, не раздеваясь, сразу же полезла на верхнюю полку, где заснула мертвецким сном праведницы… Так и доехала.

Проводница еле, еле ее растолкала.

Ну вот и приехала, сказала себе, привычно ступаю в модной обуви по местной грязи. Ну, здравствуй, родина! И, несмотря на раннее утро, весело себе зашагала по пустынной дороге на Бобровку.

Некогда полнокровная и крепкая Бобровка измельчала вконец к концу девяностых. Сначала половозрелые мужчины уехали на заработки и следом за ними потянулись семьи: жены и дети, обтирать чьи-то чужие углы. В деревне сначала еще какое-то время оставались одинокие бабы, а потом и они растворились в чужих мечтах и посулах хорошей жизни. Остались одни старики. Да и тех от тоски в скором времени на погост одного за другим потянули за ноги.

Вот и стояла Бобровка на тридцать двор почти что пустой, так три домика еще оставались, в которых еще теплилась хоть какая-то жизнь стариков. И не стариков, а одиноких старух. Хотя каких они там старухи, если им только под семьдесят лет, всего-навсего…

Вот в один из таких домов и прибилась Манюня. А теперь уже вовсе не Манюня, а Прасковья, а попросту – для деревенских, Проня.

Сначала было непривычно снова услышать давно забытое свое имя, когда ее хозяйка по нескольку раз на день окликала, а потом ничего, привыкла.

Хозяйка в ней сразу признала свою, деревенскую душу, а то, как же? Разве какая-то городская станет так бережно все в доме проделывать? Она и воду в колодец назад не выливала ни капли, и в дом заходила с босыми ногами… Ну, вообще, своя, деревенская, наша, но чья?

Хозяйка спросила, а та ей вместо ответа свой паспорт, а там место рождения прописано в их райцентре. Ну, как же, помним, ей говорила, пытаясь вспомнить, хоть что-то о ком напоминала Прасковья. Но так и не вспомнила, хотя что-то смутное и забытое, и от того успокоилась, к тому же жиличка принялась сразу же за обустройство хозяйства. Помогла ей, а потом, дней через пять съехала в соседский заброшенный дом.

Навела там порядок, развела огород, а потом, разузнав, где достать самогон, пригласила оставшихся баб на свое новоселье.

Погуляли славно, песни пропели все вместе, вспоминая счастливые время и, конечно, соседей… А те им, доверяя на них, оставили брошенные ими дома и сараи.

В сарае у старой хозяйки нашла мотоцикл с коляской и стала возиться с ним. Пару раз уходила надолго в город, искала запчасти, а потом…

Тра-та-та! – заурчал забытый богом мотор. А потом: брр… р! – раздалось на всю деревню, пугая воронье, что по домам уже расселилось. И вряд ли ее кто узнал бы такой, в чужой одежде верхом на Урале…

В тот же вечер она укатила куда-то надолго. Соседи забеспокоились, может, чего с ней случилось? Мотоцикл – то хоть и наш, советский, надежный, может, что с ней самой приключилось?

Через неделю она вернулась, и не одна, а с больной подругой.

И когда ее вышли встречать, то запомнили, как она ту самую подругу вынесла закутанную всю, словно девочку маленькую на руках! Ну и сила же, ну и баба! Ай да Прасковьюшка!

Потом она, из соседней деревни пригнала корову. Так и зажили все с благодарностью к ней.

Ведь она по утрам старикам – молока по крынке, да масла два раза на месяц да сливки. Ай да Прасковьюшка, ай да хозяйка!

Но что за больная такая и кто, Прасковья молчала… Наконец-то больная в корсете на шее впервые сама вышла посидеть на солнышке. Подошли, познакомились с ней…

Конечно, она Леночкой назвалась, а затем рассказала о своей сестре старшей, так она о Прасковьи. Так они хоть что-то и наконец-то о Прасковьи своей разузнали.

Леночка им говорила, сидя на солнышке, вытянув ножки, что с Прасковьей раньше вместе работали в цирке.

– А потом, а потом… – и надолго смолкала, отводя взгляд, долго молчала, что-то рассматривая вдалеке, за рекой, и за темным затерянным лесом…

– Ну вот, Машенька, мы наконец-то узнали о нашей коллеге, – говорили посетительницы администраторше довольно красивые и общительные, разодетые во все модное у окошка на регистрации той самой гостиницы, где ранее останавливалась Манюня.

– Ну вот, смотри, теперь ты поверишь, похожа она на нашу… – и, сделав довольно нелепую паузу… – говорила одна из них, показывая афишу цирка Факетти, которую они с собой прихватили, а сейчас развернули рулон перед ней.