Кристина Богданова - Спеши запомнить

Через три дня я уже буду кататься на велосипеде, но пока ровным счетом ничего об этом не знаю. Я с предельным вниманием разглядываю небольшую лужицу под ногами, каким-то чудом выжившую под палящим дневным солнцем. Меня всегда интересовал этот вопрос, думаю, сейчас самое время его задать.

– А почему в луже радуга? – наконец выпаливаю я.

– Почему-почему? Все бы тебе знать, – дед тяжело вздыхает, – это интерференция световых волн.

Я захожусь в громком истерическом смехе.

– Да, конечно же, я все поняла, – смеюсь я. – Чего ты тут рассказываешь, это обыкновенная радуга, а тебе лишь бы чудеса убить. Небось, сам-то не понял, чего сказал? – не унимаюсь я.

– Ну, принцеска… – дед наклоняет набок голову, внимательно вглядывается в мое смеющееся, жаркое от улыбки лицо, и я вижу, как в его глазах неутомимым огнем загорается неповторимый задор. – Я тебя сейчас поймаю и докажу, – он резко догоняет меня, хватает обеими руками и поднимает вверх, издавая при этом смешные звуки, имитирующие, по его мнению, работающий двигатель маленького самолетика.

– Прекрати-прекрати, опусти сейчас же, – хохоча, визжу я.

– Тогда не задавай дурацких вопросов.

– Тогда и не буду задавать. Давай, чини уже свою машину…

Он отпускает меня, и я продолжаю крутиться на асфальтированной площадке перед нашим домом. Еще одно окно распахнуто настежь. Но здесь решительно другая история. Одинокий, стремительно стареющий мужчина, который, однако, не теряет надежды. У него была бурная молодость и бесконечное желание стать лучше, но, видимо, что-то не сложилось. И такое бывает. Его удел теперь – вдыхать извечный никотин соседей и прогнившими легкими глотать дымные облака пыльного воздуха. Пить свой дурацкий кофе и верить в мечты своей трагически погибшей молодости.

Дед копошится в гараже, громко перебирая инструменты где-то глубоко в его темных недрах. Странно, но в тот день я очень многое поняла. Многому научилась. И не только тому, как нужно кататься на детском двухколесном велосипеде, определенно.

Я подхожу к окну своей странной смешной соседки. Присаживаюсь на асфальт и начинаю вслушиваться. Теперь я снова знаю, что творится внутри. Привычный шум успокаивает меня. Я закрываю глаза и спиной ощущаю шершавую стену родного дома. Солнце ласкает мне щеки. Я прижимаю ладони к стене. Мир сжимается вокруг меня. Я ощущаю небывалую эйфорию от жизни. Знала бы тогда, что через много лет буду стоять вот так напротив и шептать этим стенам свое странное заклятие.

«Привет, я не научилась жить иначе».

Быть может, тогда все и сложилось бы по-другому. А все-таки здорово, что нам не суждено знать будущего.

Испуганной бабочкой бьются на ветру льняные занавески. Крошечной соринкой в масштабе Вселенной я утопаю в тканом озере простыней. Изнеженное тело пьет солнечный свет залпом, позже наполняет все лампочки внутри, стеклянные сосуды с золотым сиянием и запахом холодного воздуха. Весна – как архипелаг надежды, цветущий оазис в пустыне тусклых цветов и выцветших бликов.

Я знала всегда: весна спасет во мне лучшее от человека. Проведет вдоль заплаканных улиц за руку к рассвету смысла, к полудню жизни.

И я стою у окна, только здесь, в неизбежном центре, вслушиваюсь в тишину. Сегодня мне показалось, что время еще не началось. А кто-то посмел разбудить, разобрать, заглянуть в гнездо и найти там того, кто сумеет сказать миру, что весна – не просто повод надеть более легкую одежду.

Невидимой рукой разбросаны по земле острова зелени и пробуждения, осколки стекла и сломанные заколки. И шар воздушный запутан в ветвях – он реет над переулком разорванным флагом, куском глянцевой пленки в умелых пальцах обнаглевшего ветра. Долгая зима сожгла этот город холодом и темнотой, отняла голубые краски у неба и писала на его мольберте скудными грязно-серыми мазками. И мы устали, мы перестали дышать как ребенок, выпавший из лодки посреди залива: каждый вдох – это последний шаг навстречу бессмертию. Весна скользнула по крышам и упала в лужу, разбилась хрусталем, разлетелась по тротуарам брызгами солнца и запахла в воздухе сладкой патокой.

Когда ты здесь, а впереди простирается неровность московского тротуара, хочется только пройти еще тысячу миль, ступая неслышно, будто меня никто и не ждет на том конце весны. Будто никто не торопит, словно не существует временных и пространственных границ – это так, лишь глупая выдумка Бога, а ты иди, сколько сможешь, и не ищи конца этой странной дистанции. Порхай по теплому воздуху, ты – невесомое перо с крыльев огромной птицы или даже атом в первородном хаосе космоса – это не важно, это не есть смысл. Смысл – это быть струной, на которой Вселенная играет звонкую музыку жизни. Шаги и ветер, танец в полете – ты гуляешь по краю и слышишь молящий шепот одного из стремительно бредущих на снос невысоких домов. Город не хочет быть стертым с карты памяти, как мы не хотим умирать с невысказанной болью, а впрочем, ее все равно не высвободить из тюрьмы грудной клетки, она живет там нехваткой кислорода, катается под ребрами волнами слез, торчит из диафрагмы уродливой рукоятью беспристрастного меча.