Илья Коган - Илюшино детство. Две повести

Делать было нечего. И я поплелся в наш двор.

Во дворе ребятня играла в «штандер». Меня тут же заставили водить. Надо было подкинуть мяч как можно выше, поймать его и крикнуть разбегающимся ребятам «Штандер!». Они застывали… замирали как вкопанные. Я кидал мяч в ближайшего. И если попадал, наступала его очередь водить… В этот день мне везло. Я тут же выбил сестренку Жанку. И сам стал разбегаться в разные стороны… вместе с остальными. А потом старался замереть боком к ней, чтобы в меня было труднее попасть.

Сестра Жанна поймала мяч и швырнула в меня. Только промахнулась. Мяч шлепнулся прямо в оконное стекло. Не сильно – откуда у сестры силенка. Но ребятня шустро разбежалась по двору.

– Щас сам Паршин выйдет! Атас, ребята!

А я так и застыл с разинутым ртом. Это же наш дом! Это в наше окошко Жанка попала!

Дом, и правда, был наш. Тот самый, из которого мы в Сибирь уехали. Только пока нас не было, в нем поселился чужой. Плотник Паршин, которого вся окрестная ребятня жутко боялась. Да и взрослые не хотели иметь с ним дела. Маму он испугал раз и навсегда.

– Ишь чего захотели! – огрызнулся он, когда мама заикнулась, что неплохо бы ему освободить нашу квартиру.

– Была ваша, да сплыла! Нечего было сматываться!

– Нам же жить негде, – робко пожаловалась мама.

– Ну и езжайте обратно в вашу Сибирь! Там вам самое место! А к дому и близко не подходите! А то вмиг прихлопну!.. В лепешку прихлопну!

– И прихлопнет, – сказала мама, сама не своя от страха. И с тех пор и сама старалась не попадаться плотнику на глаза и мне велела держаться от нашего дома подальше.

Ребята, видно, хорошо его знали. Поэтому шустро разбежались, но не очень далеко. Один маленький Буля зацепился за что-то и упал прямо на дорожку. Заорал и принялся колотить ногами по земле. «Булей» Володьку Иванова звали за то, что он, чуть что, бежал плакаться бабке и пищал жалостно: «Буля!.. Буля!». «Бабуля» он не выговаривал.

Сестра Жанна воспользовалась случаем и попала… залепила таки в Булю мячом. Он заорал еще пуще. И все разошлись – не стали ждать пока Буля утихомирится. Все равно какой из него «водила»! Он и мяч то подкинуть, как следует, не сумеет…

В середине дня взрослые с лопатами собрались в углу двора. Стали зарывать «щель» – убежище, в котором все прятались во время бомбежек. Она давно стояла заколоченной, но теперь придумали совсем засыпать ее – чтобы и следа не осталось. Все! Война ведь кончилась!

Мама вернулась через два дня. И стала рассказывать, какой праздник был в Москве, как все радовались окончанию войны. Лучше бы не говорила – обидно было слушать о том, что я пропустил. Брата Мишку-то она с собой брала, ему до школы было еще далеко. А он ведь все равно ничего не понимал. Я потом только в кино видел, что в тот день творилось в Москве. Как люди пели и плясали на радостях, как обнимались и плакали, как подбрасывали в воздух военных. Эх, какой праздник я пропустил!

Мама по секрету рассказала, что ходила к юристу, узнавала, как нам получить обратно нашу квартиру. Ей сказали, что надо подавать в суд и что она может выиграть. Она много еще говорила, но я понял только то, что наше счастье в том, что мамина сестра, тетя Соня, все эти годы аккуратно платила за нашу квартиру. А то бы не видать нам ее, как своих ушей. А еще я понял из маминого шепота, что надо кому следует «дать». То есть платить надо. А денег у мамы нет.

Только зря она это говорила. У тетки Фримы денег не было. А тетка Рейзл, даже если у нее есть, не даст. Скорее удавится. Она и так все время твердила, что живет на копейки, которые ей платят за работу кассиром в магазине. Так я ей и поверил.

А у бабы Златы из всех капиталов была только серебряная монета невесть какого затертого года да желтый клык, который у нее выпал еще до войны…

Вот так вот мы и жили. Я у бабушки Златы с тетками и сестренками. А мама с Мишей почти все время у тети Сони и ее мужа, дяди Захара. Карточек у нас не было, ведь мы не были нигде прописаны. Мама все жаловалась, что у нас нет какой-то прописки, а без нее карточек не дают.

На выходные она брала и меня с собой. Мы шли на станцию «Кунцево», где ждали поезда из Усова. Его притаскивал пыхтящий паровоз. Нас с Мишкой пускали в детский вагон. Все стены там были залеплены картинками про трех богатырей и медведей в лесу. И народа там было меньше, чем в остальных вагонах. Мишка тут же забирался с ногами на скамейку… и норовил высунуть голову в опущенное окно. Мама всю дорогу стаскивала его на пол, а он орал дурным голосом.