Олег Аникиенко - Горожане. Рассказы, заметки, миниатюры

…Она сразу заметила этих двоих у окна. Один большой, грузный, с отвисшими щеками, что-то весело говорил товарищу. Другой – маленький, стройный, с аккуратной стрижкой. Глаза у него были синие и серьезные. Она поняла, они из тех, из «интеллигенции»… Ее всегда тянуло к таким людям. Она считала их умнее себя и завидовала их яркой, интересной жизни.

Она стояла с тряпкой в руках и прислушивалась к разговору. Доносились обрывки фраз… «искренность», «выражение», «свой путь в искусстве», еще какие-то слова, которые в этом кафе выглядели чужеродно. Слова были такими нарядными и чужими, как те иностранные вещи, которые изредка бывали в ее квартире.

Кажется, у них что-то не ладилось. Они спорили весело, уверенные каждый в своем. Толстяк жестикулировал, изображая кого-то в лицах. А маленький красиво ел, с улыбкой поглядывая на приятеля. Но она чувствовала его озабоченность, и ее тянуло помочь ему.

Когда она подошла к ним, оба уже уходили. Маленький художник стоял так близко, и она видела его светлый открытый лоб. Он смотрел на нее, и она чувствовала, как в груди ее прокатывается ветерок, – такой нежный и тревожный. Она что-то ответила, и оба удивленно переглянулись. Толстяк миролюбиво улыбался, а маленький еще раз поблагодарил.

Она смотрела им вслед, отодвинув штору. Большой шел, небрежно раскачиваясь. А маленький, в узком плаще с поясом, строго глядел вперед. Они продолжали разговаривать, и никто из них не оглянулся.

А ей почему-то хотелось плакать. Захотелось захныкать, как когда-то в детстве, когда накатывалась тоска, а мама гладила по голове и говорила, что все будет хорошо.

Первые полгода я лишь драил полы в казарме. Да еще работал на кухне, – мыл алюминиевые тарелки горчицей, чистил картошку и разносил бачки с едой по столам. Приходилось и туалеты тереть содой… Но вот, наконец, «дембеля» разъехались, их заменили «деды», а места тех перешли к «черпакам».

Тогда мне и доверили должность фельдъегеря. Проще говоря, стал я разносчиком телеграмм. Самое ценное здесь – возможность пробежать по лесу в одиночестве целых десять минут. Спасает от нервных срывов. Я сворачивал с дороги, подходил к деревьям, трогал их и на это тратил минуту – другую.

Так, вот. Прибегаю в штаб, звоню в окошко, и секретчик, принимая бумагу, расписывается. Мы познакомились. Парень, скажу вам, напоминал хитрого крота.

– Трапузин! – он протянул рыхлую ладонь. Возможно, пухлые щеки и бегающие глазки выдавали в нем некую черту. Такой солдат всегда берет лопату поменьше, а ложку – побольше. А если потащит вместе со всеми бревно, то встанет посередине. Он будет пыхтеть и тужиться, но в действительности, лишь держаться за бревно. Зато Трапузин знал анекдоты, и был начитан по сравнению с окружением в казарме.

Четыре месяца я бегал в штаб с телеграммами. Да и позже заходил к секретчику, уже работая на аппарате связи в бункере. Иногда мы задерживались в опустевшем штабе, где оставался лишь дневальный у знамени. Трапузин закрывал за нами секретку и делился новостями.

– Ты вот что… – говорил он, картинно затягиваясь выпрошенной у офицеров сигаретой. – Будут учения…

– Когда? Скоро?

Я понимал, он обижен на меня за то, что я не болтал о своей военной технике. И убеждал, что моя боевая «тачка», – всего – лишь несколько ящиков с кнопками.

Однажды он подсчитал:

– За день каждый из нас съедает кубик масла. Двадцать пять грамм. А сколько за всю службу? За два года? Восемнадцать килограмм!

– Ну, это чисто арифметически, – заметил я. – «Молодой» ест меньше, «черпак» больше, а «дед» – не размажешь по пайке.

…Будто сейчас стою в столовой с засаленным цементным полом. «Сесть!» – рявкает команда. За столы протискиваются десять солдат (по пятеро с каждой стороны). На края столов, примыкающих к стене, пролезают «салаги» и «молодые». За ними – «черпаки» и, наконец, у прохода усаживаются важные «деды». Прапорщики сидят за отдельным столом и едят вилками.

Масло солдатам выдают большим куском, и «деды» начинают дележ, – режут на порции. Кусочки при этом получаются разными. И когда тарелка приближается к «салагам», на ней остаются лишь крохи. И чем дольше служит солдат, тем ближе он двигается от нищего края стола к купеческому…

– В среднем, однако, – Трапузин поднимает жирный палец – получается то же. Что не доел на первом годе, догоняешь на втором. Закон тайги!