Михаил Кураев - Другие времена

Сам же Дм. Ложевников своими сравнениями и упоминанием Рафаэля Санти подсказывает интересную параллель между Сикстинской Мадонной, как бы в полете, не касаясь земли, несущей своего Сына, свет и спасение в мир, так же и Кукуев, без парашюта парящий над вражеской территорией в руках спасительного бортмеханика, по-своему тоже хорош и претендует на некую мессианскую аллегорию.

Опасаясь того, что читатель вдруг и усомнится, что в одном человеке может быть соединено столько совершенств, с доброй как бы улыбкой, делавшей в жизни его лицо чуточку зловещим, автор сообщает: «Кукуев не свободен от отдельных недостатков».

Никто в этом месте так не насторожился и не приготовился узнать что-то полезное, как следователь по особо важным делам, получивший роман для прочтения прямо из рук министра внутренних дел.

Но, к радости всех читателей и к печали этого следователя, уже вышедшего нынче на пенсию, но не оставившего полюбившегося ему дела сохранения чужой собственности, недостатки Кукуева, предъявленные читателю, были не более тяжкими, чем пристрастие к сливкам Веры Павловны поучительного и несомненно талантливого романа Н. Г. Чернышевского о людях, предуготовивших себя к будущему и видящих его по большей части во сне, но отдельные детали замечающие и наяву.

Следователь же, обратившись к роману сразу после первого знакомства с предварительными материалами следствия, собранными его меньшими братьями, немало удивился, наткнувшись в романе на безапелляционно высказанную мысль «в свойственной автору острой афористической манере» (Пионов-Гольбурт): «Вообще плохое распознать в человеке легче, чем хорошее».

Если «плохое» распознать легче, недоумевал следователь, то как же проникновенный писатель, делегат трех съездов партии и депутат пяти созывов Верховного Совета, не заметил, не распознал, кто перед ним сидит и рассказывает сказки, замешанные на солярке с патокой!?

Афоризм, быть может, и блестящий, но едва ли справедливый, подумал про себя следователь по особо важным делам, и, вернувшись к началу книги, стал вглядываться в великолепный портрет автора, предваряющий текст романа. Нет, усмехнулся следователь, людям как раз свойственно хорошее выпячивать, а плохое прятать, и будь иначе, мы бы, сыщики, без работы остались.

Следователь впервые читал роман в рабочее время по указанию высшего начальства, читал заинтересованно, надеясь найти подробности, которые могли бы ему помочь в ходе следствия и пригодиться на допросах.

Он радовался, например, когда встречал как бы и собственные мысли, выраженные автором лаконично, красиво, в афористической, как всегда, форме: «Люди приходят и уходят, а личные дела остаются».

Любую голову можно дать на отсечение, автор имел в виду не «личные дела», о которых подумал следователь и которые хранятся без срока давности, а те наши личные дела, из которых возникает, складывается и произрастает будущая жизнь, светлая и счастливая, а равно корявая и злосчастная.

Именно туда, в будущее, всем своим нутром был устремлен автор вместе со своим романом и его впечатляющим героем.

Но вот будущее, вожделенное нами в самых истоках шестидесятых годов, наступило в обозримые во всей полноте девяностые годы.

Одной ногой мы вступили в захватывающую дух эпоху Неуловимых Воров.

Второй ногой мы вступили в смехотворную эпоху Политиков Поневоле. Да, да, именно умнейший и от ума своего пострадавший от Николая I Михаил Сергеевич Лунин считал Политиков Поневоле самой смешной публикой, правда, после лекарей тоже поневоле.

Так или иначе, мы вступили в будущее, если смотреть из недавнего прошлого.

Самое поразительное, что Кукуев как раз и оказался человеком будущего, но Кукуев не из романа, а из протоколов следствия и обвинительного заключения, он, как и полагается герою исторической драмы, разыгранной в жизни, а не на бумаге, явился слишком рано, а потому и пострадал и посидел, его время наступило лишь сейчас, он герой нашего времени!

А что ж роман?

Получается так, что роман, а вместе с ним и автор, отвели глаза общественности, заслонив подлинного Кукуева Кукуевым возвышенным.

Реальный-то Кукуев представлял, оказывается, опасность, как затаившийся и ждущий своего часа чумной вирус.

Разве подлинный писатель-патриот не обязан был подметить, разглядеть, записать и кого следует предупредить? Умел же он, когда надо было, и подметить, и кого следует предупредить!

И не надо забывать, что в Уголовном кодексе нашей страны еще никто не отменял и не принижал значения статьи о недонесении, обжившейся в своде Законов еще с легкой руки Великого Петра…