Мирослав Гришин - Ибо крепка, как смерть, любовь. Книга 2

– Плачь, плачь, девочка, – с нежностью поощрял её моряк. – Поплачешь – легче станет.

Спустя некоторое время она перестала плакать и хотела сделать движение, чтобы освободиться и пойти своими ногами. Но он, демонстрируя свою мужскую власть, удержал её на своих руках, как бы говоря, что ему не тяжело и даже приятно её нести и что отныне она принадлежит только ему.

Его руки одеревенели от напряжения, но он упрямо решил во что бы то ни стало не отпускать свою драгоценную ношу, а нести, нести, прижимая её бережно к себе.

Нести…

Чего бы ему это ни стоило.

Они пришли.

Он бережно уложил её на диван – единственный предмет мебели в холостяцкой заброшенной квартире, не считая стола и двух шатких табуреток.

Наступала ночь, и он, достав из кладовки несколько пожелтевших газет и разложив их на полу, лёг, как ему представлялось, для сна.

Сквозняки гуляли по комнате, и из разбитого стекла по полу тянуло холодом. Можно было укрыться тёплым одеялом, которое лежало внутри дивана, но он боялся побеспокоить свою гостью.

Жёсткий и холодный пол, на котором он лежал, а главное, громкий, бешеный стук сердца в груди не предвещали наступления скорого сна.

Да и как здесь заснёшь, когда на твоём диване лежит прекрасная незнакомка с такой странной и загадочной судьбой?

А тебе всего лишь двадцать один год…

Усилием воли он заставлял себя лежать на своём месте и не двигаться, хотя всё его тело, вся его внутренность были как сжатая пружина, готовая с силой распрямиться.

Наконец возможности лежать на полу у него не осталось.

Он встал и, замирая, на цыпочках подошёл к дивану, посмотреть, как он сам себя оправдывал, что с девушкой.

Дышит ли она?

Она очень тихо и ровно дышала, и по её виду казалось, что спала.

Он почувствовал, что не сможет теперь оторваться, отойти он неё, не сможет вернуться и снова лечь на свои газеты.

Ему было мучительно сладко находиться с ней рядом. Он как бы озяб, а от неё словно шло тепло, которое тянуло, звало к себе.

Но продолжать стоять так дальше было бы глупо. Вдруг она не спит?

В те годы он был очень скромным и, постеснявшись прикоснуться к ней, решил лечь на диван головой в противоположную от неё сторону.

Прошло несколько томительных минут.

Его тело жарилось на адском огне – дыхание было таким бурным, что он задыхался, словно рванул стометровку.

– Что же делать, что делать? Куда деваться? Пойти на кухню, выпить воды разве?

Но он понял, что выйти из этой комнаты сейчас ему не удастся.

Весь земной шар, вся Вселенная сузились для него в этих четырёх стенах и силой своего давления плющили его.

А центр притяжения этой Вселенной – она…

В то же время он понимал, что и девушка тоже не спит.

Он робко погладил её по плечу.

Она не ответила.

Тогда он наклонился к ней и прикоснулся губами к завиткам волос на шее.

Постепенно его ласки становились всё смелей и горячей.

Она стала сопротивляться.

Но он был настойчив – она защищалась.

Она могла встать и уйти или хотя бы словом урезонить его.

Но она молчала.

В тишине происходила борьба.

Наконец она почти плача простонала:

– Ради Бога отстань от меня!

Он пылко ответил:

– А я ради Бога прошу: будь моей.

– Без любви нельзя.

– Но я люблю тебя!

– Когда же ты успел меня полюбить?

– Сегодня, сейчас и буду любить тебя всю свою жизнь.

Её губы были нежны, и в поцелуе они слились в одно целое.

Не зная имени друг друга, они, кажется, твёрдо знали, зачем Господь их свёл в эту ночь.

Утром 8 ноября, когда он спал, а на улице ещё горели фонари, незнакомка выскользнула из его объятий и покинула их брачный чертог – внизу на лестнице громко бухнула дверь.

Больше они никогда не встречались.

Он долго, долго и упрямо искал её. Искал, но так и не нашёл.

И всю свою жизнь он прожил холостяком.

Спустя ровно сорок девять лет после той ночи в ту же комнату, тихонько постучав, вошёл сосед по питерской коммуналке, чтобы спросить у старика денег на опохмелку.

Ответить было некому – уже остывшее тело старика лежало на смертном одре с печатью безмятежной вечности на лице.

Казалось, улыбка играет у покойного на губах.

Так бывает у мирно спящих людей, когда им снится хороший сон.

Аминь.