Askar Ussin - ПАНАРИОН В СТИХАХ. Размышления нерусского о русском в лирическом исполнении

Кто виноват? Что делать? Yellow blue bus 13 13 Yellow blue bus (шуточный русский английский) – я люблю вас. По отдельности: yellow – желтый, низкий, подлый; blue – синий, печальный, грустный, bus – грузовик, кабина. !

Я чувствовал, как мое сознание медленно утекало в пустоту. Оно тяжелело и целенаправленно стремилось к упоительному дну. Редкие проблески вспыхивали в холодной темноте, но – это только фосфорический блеск распадающейся плоти. Я говорю не о том. Я же хочу говорить «о том», но не получается. Язык заплетается. Я вроде бы и не пьян, но язык не слушается меня. Я делаю робкое усилие, и какие-то доли секунды нейронная Aurora Borealis горит внутри моей кабины, коробки, черепной коробки, а может, и где-то внизу живота. Не знаю. Не могу узнать. Уже не могу узнать. Но пока эта вспышка не погасла, хочется схватить ее за хвост, хвост кометы. По тихо угасающим фантомам я смутно улавливаю, что я говорю не о том. И на это есть веская, очень веская причина – я не могу думать! Я понимаю, нет, я физически ощущаю, что не могу думать! Эта тягучая, вязкая мысль без цвета и запаха, нет, ощущение внизу живота обволакивает меня, выворачивает меня наизнанку, убаюкивает и продолжает тянуть на дно. Мне безумно хорошо, но я почему-то пытаюсь сопротивляться. Я не понимаю, зачем и почему, но не могу себе этого объяснить. Мое размякшее естество пытается сопротивляться и нестерпимо жаждет борьбы. «Борьба» звучит громко. На этой звуконепроницаемой глубине не слышно ни этого словца, не слышно абсолютно ничего. Оно лишь тяжелым цыреном цокает по моей коробке. Между тем смятение только нарастает. Но удивительным образом что-то подсказывает мне о том, что я все еще жив. Жить, значит, сопротивляться. Не всегда. Но именно сейчас! Это незнание. Нет, это знание! Что-то животное, нутряное, бессознательное. Что же меня обволакивает? – Общественное мнение! Я физически ощущаю, что это отдельная субстанция, которая – сама по себе и сжирает все вокруг. Кого-то сразу, кого-то постепенно. У нее есть свои демиурги, но и они не более, чем пища для этой черной субстанции. Это черная материя вселенной, которая ни за что не успокоится, пока абсолютно все не поглотит и затем не выплюнет. Произойдет большой взрыв. И все начнется заново. А пока эти бредовые вспышки рождаются и умирают в моей голове, но нет, реальней их во мне ничего нет. Я не хочу смеяться. Я не хочу радоваться. Я не хочу поддаваться. Я вдруг нахожу в себе силы и делаю рывок. Я снова чувствую свои руки, ноги, пальцы, спину, грудь, мочки ушей. Темя. И где-то низ живота. Я вдруг ясно осознаю, что меня сковывал липкий страх. Животный страх. Заглушенный страх. Но вот, в этом полумраке, я живо осознаю, что этот страх был не чем иным, как страхом перед самим собой. Да, я страшился узнать, а существую ли я на самом деле. Не умозрительно это понять, а физически ощутить себя. Я не в коробке. Коробки не существует. Я и есть этот мир и все, что в нем. Внизу живота стало как-то спокойно и тепло. Я ощутил себя вселенной. Я ощутил единство с ней. Я есть везде. Я есть. И я живу. Не сплю.

И тут я понял, что меня плотным кольцом обступила толпа, и даже стали обозначаться редкие те, кто с большим удовольствием фотографировал. И тут я ощутил людские прикосновения. Самые смелые, даже детишки, повзбирались на прилично приподнятый постамент и стали позировать для фотографов-импровизаторов. При всем моем холодном отчуждении, банально продиктованном моей неорганической природой, мне на секунду показалось, что какие-то микроджоули тепла, выделенные горячими ладошками молодых людей, остались на моем гранитном теле. Это странная микрооттепель, скорее вызванная моим богатым воображением, чем тактильными ощущениями, ненадолго выбила меня из колеи, но я все-таки собрался и стал вновь недосягаем для толпы.

В следующий миг я почувствовал себя Буддой, просидевшим под деревом бодхи какое-то время, если не целую вечность, когда того возмущали демоны. Я вдруг прикинул, а что если то, что мы считаем демонами, как раз и является той темной субстанцией, которая нас «атакует» всякий раз, когда мы вольно или невольно начинаем тянуться к свету. «Демоны» – это такая же естественная постоянная нашего мира, как и то, что мы называем «ангелами». Эти две константы пребывают в постоянном взаимодействии и взаимоуничтожении, а мы – только аморфные песчинки в этом пьяном танце гипертрофированно огромных скоплений частиц с противоположными зарядами. Только для удобства мы называем их ангелами и демонами, но – это перводанности, с которыми нам приходится иметь дело. Запад и восток так же, как север и юг – это данности, от которых нам не отмахнуться. Их нужно осознать. И всякий раз, когда мы делаем осознанное усилие, мы вызываем обратную реакцию той стихии, в которой пребываем. И всякий раз делая это самое усилие, мы оказываемся в эпицентре, вернее, на стыке этих стихий, которые начинают нас разрывать. Мы или «распадаемся», и поток уносит нас дальше, «разбрызгивая» нас, пока мы не устаканимся как нейтрально заряженная частица. Или мы можем сопротивляться, и тогда нас начинает будоражить вопрос, что я, черт дери, такое. Все вокруг наэлектризовывается до такой степени, что кажется, что вот-вот прогремит взрыв, прозвучат раскаты грома, произойдет столпотворение. Но ничего такого не происходит. Лишь где-то внутри ты ощущаешь комок, склизкий, холодный и безучастный комочек, от которого хочешь избавиться, но все никак не можешь. Ты не знаешь, как от него избавиться, до тех пор, пока не понимаешь, что ты сам и есть этот самый комок. Комок пульсирующего, леденящего страха. Страха, который причиняет тебе беспокойство, но вместе с тем внушает какое-то даже блаженство. Этот комок парусинится внутри тебя, набирает амплитуду, а тебе становится только интереснее, что же произойдет дальше. И по мере того, как этот шарик разгоняется внутри, в тебе также растет ощущение самого себя. И в какой-то момент перед тобой проясняется любопытнейшая картина: этот разогревшийся комок и есть ты, а то, что ты считал собой, не есть ты, а только оболочка, из которой ты должен выбраться, и если в тебе найдется достаточно смелости увидеть себя настоящего, то все это сразу же прекратится, и ты провалишься в неизвестность, но эта «неизвестность» и есть та реальность, о которой упоминали все просветленные во все времена. Фокус же заключается в том, что ты настолько привык к старым ощущениям, что принимаешь их за истинную реальность. Ты – решительно во власти демонов, которые полностью подчинили твою волю и воображение, и тебе страшно признаться самому себе, что, на самом деле, ты не более, чем увеселение для демонов, изнывающих в горячей истоме своей низменной стихии. Ты – не ты. А где же ты «настоящий»? Только страх сознаться самому себе в том, что сонмища этих демонов и есть ты, все больше окутывает тебя тонкой звуконепроницаемой пленкой. Твое «я» сгущается и накрывает тебя целиком, создавая кокон псевдореальности, капсулу, несущуюся без управления в безжизненном мировом пространстве. Но этот катящийся комок и есть мировое яйцо, и в твоей власти – или учредить новый мир, или же разбиться вдребезги в летящей звездной махине. Пора бы очнуться от сковывающего страха. Мы боимся самих себя, боимся почувствовать самих себя, боимся жить и праздновать эту жизнь. Мы боимся, а вдруг там мы найдем самих себя, но при этом так страстно и болезненно ищем, жаждем найти себя, а когда вдруг нащупаем, то бежим скорее прочь, потому что смертельно боимся того несовершенства, которое гложет нас изнутри. Мы бежим от собственного несовершенства, не можем его признать, а потому не можем быть благодарны, когда по какому-то необъяснимому звездному предопределению нам вдруг посчастливится встретить самих себя. Мы вдруг начинаем сомневаться и искать подвох, ну, не может быть счастья в этом мире. Это демоны принимаются за нас с новой силой. Мы должны иметь смелость противостоять им до конца. Они будут нападать на нас бесконечное множество раз, и у нас так же бесконечное множество раз будет возможность им противостоять. Просто нужно не спасовать. Мы должны признать все наше несовершенство, стыдиться которого нас заставили эти демоны. Вместо чего-то настоящего нам незаметно подсунули «идеальные» суррогаты. Они ничегошеньки не объясняют, а лишь являются таким вот сладким болеутоляющим, транквилизатором, снотворным. И за всем этим слышится тонюсенький нервический убаюкивающий смешочек демонов, упивающихся своей властью. Мерные покачивания псевдореальности усыпляют и не создают момента силы, который мог бы вырвать нас из этой летаргии. Все, что необходимо – это пожелать почувствовать себя, ощутить себя и осознать, что жизнь – не разделяет, а объединяет все-все живые существа. Жизнь – искра, пульсирующая в каждом комке, и нам даруется кресало, способное разжечь пламя жизни и, освободив самое себя, в это же самое мгновение дать почувствовать, как эти демоны ретируются, ибо настоящая жизнь абсолютно одинакова в каждой точке вселенной, в каждой яркой душе каждого живого существа. И даже памятника…