Юлия Пушкарева - Бог бабочек

– Да.

– И как это примерно происходит?

Будто опомнившись, пересаживаешься – одним тягучим движением, ближе в мою сторону. Почему-то у меня пересыхает в горле; память шепчет о древнем и вечном, до отсчёта времени: прелая зелень леса, загнавшееся сердце, за спиной – рык и дыхание с запахом крови, и нужно бежать, бежать, пока земля не улетит из-под ног, бежать, чтобы выжить…

Ты не нравишься мне. Совсем. Я не так себя чувствую, когда мне кто-то нравится.

– Ты сейчас, наверное, подумала, что я из вежливости спрашиваю или от скуки? – приподнимаешь бровь. – Это не так. Мне правда интересно.

– Я… – провожу рукой по лицу, отгоняя наваждение. У тебя очень мягкий, обволакивающий голос – ещё мягче из-за картавости. Ты толстая и некрасивая, – напоминаю себе. Толстая и некрасивая – значит, мне нечего бояться. Отличный защитный механизм. – Даже не знаю толком, как рассказать. Это от произведения зависит. Но, если в самом общем виде… Письменный комплексный анализ. Ты читаешь текст – обычно это стихотворение или малая проза, чтобы можно было уложиться в отведённое время. Читаешь, обдумываешь его и описываешь… своё ви́дение. Какие в этом тексте время, пространство, какие персонажи. Какая композиция… То есть – как он устроен, – поспешно добавляю, смутившись: вспоминаю, что ты технарь. Это странно, потому что манера вести разговор у тебя совершенно гуманитарная – неупорядоченная, вдохновенная, с причудливым сцеплением мыслей и их перекличками. – В чём роль деталей, символов… Как развивается сюжет. И так далее, и так далее. И как всё это, внешнее, отражает внутреннюю суть.

– Ага, – задумчиво киваешь. – Типа, идею автора?

– Ну, не совсем. Не только. Вообще все смыслы, которые не выражены прямо. Они могут быть вне идеи автора, могут быть вложены им неосознанно. Потому что внутри текста выстраиваются свои законы, он, по сути, сам определяет их и… – умолкаю. – Я могу тебя утомить.

– Нет-нет! – (Яростно трясёшь головой и поднимаешь руки, словно умоляя. В твоём протесте есть что-то детское – ребёнок так отказывается от каши или отрицает, что сломал игрушку брата). – Пожалуйста, продолжай! Я это всё… Не совсем так представлял. Думал, вы пишете что-то вроде школьных сочинений. Ну, там, не знаю: «Вася Пупкин как герой-идеолог» или что-то подобное.

Улыбаюсь. Заменить какого-нибудь Онегина или Чацкого на Васю Пупкина – это святотатственно, но забавно.

– Нет, анализ – это совсем не школьные сочинения. Школьные я сама не люблю.

С недоверчивой ухмылкой округляешь глаза.

– Вот этого точно не ожидал! Думал уже, ты их пишешь просто для развлечения. Ну, вот нечего делать вечером – села, написала парочку сочинений.

Не выдержав, хихикаю.

– Эм, нет. Из-за того же «надо», что и все. И обычно они довольно… односторонние. Не порассуждаешь. Мне это не нравится.

– Точно! – (Снова щёлкаешь пальцами, будто мысленно накидывая мне ещё один балл). – Я часто такое замечал – что всё вот почти под копирку. Как будто заранее указано, что и как ты должен писать. И где смысл этого всего… А ты, наверное, будешь сдавать ЕГЭ по литературе?

– Да. Так себе вещица.

– Просто мерзость! Я как посмотрел – что сочинения, что тесты… Непонятно, как всё это знание и понимание литературы проверяет.

– Да. Дрессировка какого-то набора навыков, ничего больше.

– Дрессировка… – хмыкаешь. – Да уж. У меня к ЕГЭ по информатике тоже немало претензий, но с гуманитарными предметами такое устроить вдвойне сложнее, я понимаю… Кстати, вот захотел узнать, что ты думаешь по одному вопросу!

В тот вечер мне ещё неведомо, как важно для тебя это состояние захотел – во всех планах жизни – и какой страшной властью над тобой оно обладает. Спонтанное, отчаянное желание – недолговечное и пылкое, как молния. Оно будет вести тебя, подталкивать в спину, швырять с вершин в пропасти и обратно. Захотел отличную оценку, повышенную стипендию, работу, квартиру, друга, женщину – ты хочешь и берёшь с легкомыслием бога, нечасто заботясь о последствиях; хватаешь лакомое пирожное – и, перемазавшись кремом, бросаешь недоеденные остатки. Пирожное при этом не прощается тобой за то, что надоело, а сам ты – за то, что не доел.

– Давай.

– Я делаю один проект… Программистский. Называется «Прометей». Ну, ты-то наверняка знаешь эту историю?

Темнота клубится в комнате всё плотнее. В жилом корпусе тихо: почти все ушли на концерт, а кто не ушёл – разбрелись по комнатам. Для прогулок сегодня слишком морозно, под минус сорок. Сугробы и заснеженные ели дремлют за окном, и меня охватывает странно-взволнованная прострация. Мы будто одни во всём лагере.