Андрей Киров - КУПОЛ

Как всегда бывает в таких случаях, дело одной бутылкой не ограничилось, и на подъёме энтузиазма они пошли опять к предприимчивой даме на квартиру, и взяли ещё бутылку, но до скверика не дошли – выходя из подъезда встретили какого-то хмыря – хорошего знакомого Серёги, «севшего к ним на хвост», в том самом смысле, и в закутке у выхода, около двери, ведущей в подвал, выпили бутылку на троих. «Хороший знакомый», назвавшийся Коляном, Антону не понравился. Руки в наколках, изъясняется на фене, и косит под крутого криминального авторитета, хотя было достаточно одного взгляда, чтобы понять в нём дешёвого мелкого фраера.

Когда выпили и эту бутылку, – а выпили её на удивление быстро, за восемь минут до падения метеорита на Гваделупу, т.е. с момента, как Серёга представил Антону Коляна, – последний потащил их на «хату», заверяя, что там будут бабы, музыка, хорошая закуска, и другие удовольствия, намекая при этом, что не мешало бы взять ещё литр характерной жидкости. (Но, отнюдь, не для смазывания действующих в эпоху раннего палеолита, механизмов.) По недвусмысленным намёкам, подкрепляемым соответствующими словами и ухмылками, Антон понял, что «дамы» там будут, то, что надо, для текущего момента, к тому же, если будет и закуска, и согласился, да и Серёга решительно настаивал на продолжении банкета.

Взяли ещё литр, но уже не самогонки а «палёной» водки в другом месте, «по наколке» Коляна, который заверил друзей, что эта водка не хуже, чем в магазине продают, зато дешевле в три раза, и пошли на «хату» – она находилась в этом же доме, в соседнем подъезде на третьем этаже.

Но к разочарованию Антона весёлых легкомысленных женщин там не оказалось, вместо них из грязной, пропахшей блевотиной прихожей, с оборванными обоями на стенах, высунулась опухшая с похмелья лахудра неопределенного возраста, то есть где-то в районе пятидесяти лет (которую Антон при всём желании не стал бы… ни при каких обстоятельствах изучать значение термина интим, даже под пытками в гестапо, если б фашисты приказали, чтобы он её обслужил как следует), в засаленном байковом халате с оторванным рукавом. Многие зубы у «дамы», представившейся Люсей, или «Люсиндой», как она сказала, – «зовите меня на греческий манер», – отсутствовали; оставшиеся же зубы не отличались белизной, отдавая предпочтение чёрному цвету и, какой не взяла бы зубная супер-паста для отбеливания, зато под глазом цвёл сочный фиолетовый синяк, словно «Люсинда» его поставила специально, за пять минут до прихода друзей, чтобы в их глазах предстать женщиной- загадкой со сложной судьбой.

Хозяйка, когда открыла дверь, изобразила приветливую улыбку синим ртом, однако быстро прикрыла его рукой, как бы извиняясь, что там не хватает зубов и, чтобы не испугать раньше времени ребят тёмными провалами в нём, пригласила в квартиру.

У Антона, заподозрившего при её виде подвох, сразу испортилось настроение. От этой улыбки хозяйки, больше похожей на оскал упыря, у Антона, пока они сидели на кухне и пили водку, почти без закуски, за исключением пряника, твердого, как камень, который Люсинда выудила из обшарпанного пустого буфета, по спине бегали мурашки. К тому же «дама» подозрительно быстро окосев после первой стопки, словно уже была «заряжённая» перед их приходом, начала кокетничать с ним, подмигивая за спиной у Коляна, щерясь провалами рта и кривляясь, отчего Антона передёргивало от её каждого знака внимания и плоского алкогольного юмора, содрогаясь при мысли остаться с ней наедине, тем более Колян с каждой выпитой стопкой всё заметнее мрачнел, и почти не разговаривал, и когда они приканчивали вторую бутылку, после очередного реверанса хозяйки в сторону Антона, выразившегося в том, что она сделала попытку сесть к нему на колени, Колян вскочил с табурета, схватил Люсинду одной рукой за ворот байкового халата, а другой двинул в глаз, но не в тот, под которым был синяк, а в здоровый, приводя таким оригинальным способом к гармонии во внешнем виде стороны дамского лица, – надо отметить, довольно непривлекательного без косметики и праздничных виз на выезд в жаркие страны – абстрактно выражаясь.

«Сволочь, – заорала благим матом поверженная на пол Люсинда, – сейчас я вызову ментов – они из тебя шницель сделают!»

На что Колян, пиная её ногами, кричал в ответ: «Шалава помойная! Опять мне все нервы дёргать вздумала!» – схватил её за волосы, и поволок по грязному, затоптанному, досчатому полу из кухни в коридор, сказав парням, чтобы они его подождали, пока он разберётся со своей бабой, и, когда затащил её в комнату, причём Люсинда отчаянно извивалась, уже называя Коляна такими словами, что даже их не поднимается написать рука, – её вопли усилились, – друзья, грамотно оценив ситуацию, опрометью покинули квартиру, чтобы не оказаться замешанными в чужие бытовые разборки, и не испортить, так чудесно начавшийся вечер, в отделении милиции, в обществе таких же нервных, неуравновешенных граждан, каким оказался Колян.