Диана Горбач - Время перемен

– Павлик, как прошел день? – Ксения смотрела на мужа в упор.

– Все в порядке… потихоньку. Дома без проблем? Варя? Данила? Ну отлично.

Он отвечал односложно, спрашивал, не слушая ответов.

«В самом деле, что, собственно, может поменяться за обычный день, какие проходят десятками?!»

Ей позвонила мама, ему – коллега, потом начались очередные новости и уже было не до «общения»… Засыпал он рано, как и просыпался. Тихо уходил на работу. Настоящей близости, когда можно раствориться полностью в другом хоть на миг, не было уже так давно, что воспоминания о былых временах казались чем-то нереальным. Попытки поговорить об этом воспринимались в штыки. «Радость моя, у нас все хорошо», – прерывал он ее вопросы с раздражением и нажимом в голосе, поворачивался на другой бок и засыпал. Ксения же крутилась в прохладной кровати под двумя одеялами, уже ненавидя бесконечные питерские влажные серые ночи.

Все и вправду было «хорошо», но с каждым днем воздуха в доме становилось все меньше. И вчера его было так мало, что она не могла заснуть. Последнее время она спала совсем плохо. И, покрутившись всю ночь в кровати, засыпала под утро. Воспоминания душили комом невысказанных обид, невыплаканных слез. «Как же так?!» Дни размеренно перетекали друг в друга, перекатывались горошинами невыплаканных слез, раздражения и претензий. «Что не так? Что со мной не так? Все… Что менять, как, куда, зачем? Кому это нужно, кроме меня?» Ксения смотрела в глаза мужу каждый вечер и не находила там ответа. В зеркале, глядя в свои глаза, она видела его. «Кто? Я больше не знаю…» Это становилось невыносимым.

Мокрые щеки и нос защипало от холода. Свернув с набережной, она зашла в кафе. Одной ходить в кафе она никогда не любила – одиночество ощущалось еще сильнее, когда она сидела за столиком под пристальным вниманием официантов. Но было холодно, и в этот раз она зашла.

Кафе выглядело вполне симпатично: на стенах изречения философов, фотографии и картинки в стиле гоголевских произведений, на низких подоконниках в подсвечниках и без оных рядами стояли молочного цвета свечи. Они были разного размера – от тонких, длинных до крупных, широких, с подтеками воска. Ксения любила свечи. Ей нравилось их покупать, но она никогда их не зажигала – муж был против. Он боялся, что дети могут обжечься, или они забудут их погасить, или еще чего-то… Но в любом случае его настроение портилось, когда она пыталась.

Ксения присмотрелась к свечам на подоконнике кафе. Из улицы через широкое окно свет высвечивал механизмы в подставках. «Искусственные… пластиковые… О! Вот какие подойдут нам. Теперь только такие!»

Она пулей вылетела из кафе и, пройдя пару кварталов пешком, оказалась в турфирме. И вот уже, через пелену слез, подписывая договор, она, словно во сне, смотрела на себя со стороны. «Бежать куда-нибудь подальше, от всех из этого болота. Бросить все и всех… Лишь бы не сойти с ума…»

Придя домой, она бродила как тень по комнатам, а вечером так и не сказала мужу. Впрочем, он был слишком занят котировками акций на бирже, новостями спорта и политики. На следующий день она позвонила свекрови и поставила ее перед фактом своего неожиданного отъезда, чего себе не позволяла никогда. А вечером собрала чемодан и на глазах изумленного мужа вышла из дома.

Она смутно помнила дорогу в аэропорт. В глазах стоял его недоумевающий взгляд. Он ошарашенно смотрел вслед, ничего не говоря. Его серые глаза потемнели и застыли. Маленький Данила прижался к ней своей теплой щекой на прощание и, не понимая еще, но чувствуя всем своим тельцем трехлетки угрозу своему привычному миру, взял папу за руку и прижался к ноге. Дочка с обидой и вызовом смотрела на мать. В глазах тринадцатилетней девочки-подростка было непонимание и предательство. Она не позволила себя обнять и ушла в свою комнату. Ксения провела ее взглядом. Вздрагивающие плечи Вари выдавали сдержанное рыдание.

«Что ж… дело сделано. Сожалеть не о чем».

Загорелись сигнальные огни, гул машин скорой помощи оборвал привычный ход ее мыслей. Кто-то силой поднял и усадил на дополнительную дорожку аварийного трапа, а потом поймал ее. Все происходило в густом дыме, где она была скорее наблюдателем, чем действующим лицом. «Я даже не сопротивляюсь… как последние эдак лет десять», – пронеслось у нее в голове. А потом – услужливый персонал, говорящий на сенегальском и английском почти одновременно, какие-то успокоительные, и ее уже везут в отель.