Галина Сафонова-Пирус - Его путь к Троице

А в последние я свинины добавила, вот они и вкусные… А в паштет печеночный – яиц… ну да, лук сладость придает… Да брось ты, не перетружусь я два-три раза в месяц всё это привезти… Да ты что? По две в день есть многовато, они ж большие, ты лучше пряники, с молоком… Вкусные? То-то ж, а ты не хотел. Ага, пока. Держи хвост пистолетом!

…Да-да, слушаю… Нет, Ви, дети еще не приехали из Европы, деталь какая-то в их машине сломалась… Ага, поставь, поставь свечку перед Христом и помолись за них, ты же у нас, как отшельник. Как, не замёрз в своей келье, на улице-то минус одиннадцать… А в хате шесть? Ой, и как же ты там?.. А-а, если печка… но весь дым – в хату? По курному, значит, топишь, как твои предки далёкие? Угореть же можешь!.. Дверь открыл, так ведь холод же – в хату. Сколько раз тебе летом твердила, что б трубу починил, а ты всё над романом своим сидел… Сына надо было заставить… Начал, но не закончил? А теперь как без печки?.. Мало ли что обогреватели, их же на ночь не оставишь… Ну, три одеялки согреют, конечно, но… А-а, ну если еще и три кошки… Ага, говорят, что они лечат, вот ноги твои больные и подлечат, так что не гоняй их с кровати… Ну, как не волноваться? Если б приехала да смогла трубу твою подправить… Конечно, теперь уж с такой – до лета, а сейчас заворачивайся в одеялки, включай обогреватели и… да не забудь отключить их перед сном… Ну да, да, а то… Пока, спокойно ночи.

…Привет, братец, как дела?.. Да ты что? И чего ж это Кей выл?.. Ну да, ты ж его с цепи не спускаешь, вот и… И я завыла б, если б меня – на цепь… Ну и что, что на ночь в коридор берешь, он же молодой, ему охота общаться с особями по виду, а ты… Нет, надо, надо тебе хотя бы на ночь его отпускать. Ну да, прямо сегодня и отпусти… Вот и молодец, набегается твой Кей и не будет выть… Да у нас-то всё нормально, дети деталь сменили, так что выезжают в Россию… ага, наверное, завтра приедут… Да нормально моё здоровье… И у Темы в принципе, вот только руки дрожат всё больше… Не, травы ему уже не помогут… Нет, Ви, не помогут, а чаем зелёным пою. А твои ноги как?.. Болят. Но ты же сказал, что если в нашем возрасте ничего не болит, то уже померли… Держишь хвост пистолетом? Вот и молодец. И у меня – пистолетом… и у Тёмы… Пока-пока.

1975-й

Еду в Карачев. И как всегда, за утешением. Нет, рассказывать маме про «удары судьбы» Платона не буду, а просто Карачев всегда врачует. И уже шарю глазами по прилавкам базара, ищу Виктора, а не маму, – она уже почти не торгует. Да вот же он, с рассадой сидит, и по всему вижу: стесняется!.. но улыбается:

– Не-е, здесь хорошо-о. Как в театре! Девки, бабы молодые идут и все жопа-астые! – смеется. – А вон там, как раз напротив меня, Лёха торгует, тоже университет закончил и прилавки теперь – наши с ним кафедры.

А дома мама уже нервничает, ждет сыночка, и через полчаса говорит:

– Иди, узнай, что там… как там у него?

И часам к двум… Вроде бы его мотороллер застучал? Ага, приехал. И уже сидит на ступеньках в коридор, рассказывает:

– Остались у меня последние огурцы здорове-енные, сложил их на прилавок в кучу, собираюсь домой, а тут подходят две бабы деревенские, смотрят, смотрят на них, а потом одна и спрашивает: «За сколько отдашь-то?» «Да берите даром» – отвечаю. Нет, не берут, а от огурцов глаз не отрывают. Я опять: да берите! Тогда та, что постарше и говорит: «Давай, кума, возьмём. Хоть огурчиков наядимси.» – И смеётся: – А вчера старуха подошла… ну, точно с картины Рембрандта! И сама черная, и одежда черная, а лицо го-орестное! Попросила огурчика, а я говорю: «Да берите любой». Посмотрела, посмотрела на меня, отвернулась и пошла.

– Подумала, наверное, что пошутил.

– Да я догнал её, дал несколько штук.

Ну, еще бы, как же ты мог не дать?

Конечно, стесняется Виктор продавать, но в тоже время базар для него в какой-то мере и развлечением. Как-то рассказывал: идет баба вдоль рядов, за ней пацан лет шести тащится и гугнявит, дёргая за подол: «Ма, ну купи лучкю-то, купи»! Та вначале вроде бы и не замечает его, но вдруг останавливается и рявкает: «Мо-олчи, змей, сластена»!

А теперь мама сидит на ступеньках и, опершись на лыжную палку, слушает сына, улыбается:

– Ох, и как же я страдаю, как страдаю, когда ты на базар едешь! – И губы ее подергиваются. – В следующий раз сама поеду. И не держи, и не упрашивай.

– Не-е, матушка, – смеется, – ты уже своё отъездила, больше не пущу тебя. Меня, наверное, бабы и так засудили: как, мол, не стыдно матку мучить!

А она смотрит на него с любовью и я слышу: