Олег Малахов - Морана

– Я же его первый встретил. Ну, сами посудите господа, ну какой-такой вольнопёр, какой бы даже развязный он не был, полезет прямо к офицеру с расспросами. А этот только с телеги соскочил и прямо ко мне. Правую лапку, знаете, вот так, лодочкой к папахе, и говорит: – «Ваше благородие, будьте добры, скажите, где я могу найти командира полка полковника Болдырева Николая Михайловича?» – «А вам зачем?» – спрашиваю я, а сам слушаю и умиляюсь. Не говорит, а поёт, голосишко так и звенит. – «Я назначен к вам в полк охотником». А я, понимаете догадываюсь, какой тут шоколад, и говорю: – «Воевать захотелось?» – «Да, очень!» И, знаете, так у него это «очень» по-женски вышло, что уже сомнения мои начали разлетаться – женщина и точка, а тут она сама начала – «Я, говорит, и стрелять умею, из ружья… я учился. И я все знаю, что строя касается»… Ах, думаю, какая милаха «стрелять из ружья умеет». Такое, господа, знаете, только двенадцатилетний мальчик скажет, а не вольнопёр идущий в солдаты. Ну, а я ему вопрос: – «А как вас зовут?» Понимаете, не как фамилия, и не на «ты», а просто, как девиц спрашивают – «Как вас зовут?» И вообразите, даже глазом не моргнул, – «Моран Йовичич». Моран, – черт, думаю, и дурацкой же имя. Барышня, пожалуй, такое себе и не выбрала бы никогда. – «У меня, говорит, и бумаги имеются». Мне-то какое дело до твоих бумаг. Показал я ей, значит, дорогу, иду с нею и все думаю – женщина или нет? А только, господа, наверное женщина.

– А волосы у неё какие? – спросил прапорщик Гаджимурадов, здоровый детина, недавно прибывший в полк из школы прапорщиков.

– Волосы? – переспросил Рыков. – Обыкновенные. Остриженный под гребенку. По форме, как полагается.

– Ну-у… – протянуло несколько голосов с полным разочарованием. – Какая же женщина даст свои волосы отстричь. Просто хорошенький мальчик, а вам и пригрезилось.

– Ну, если мальчик, так уж чересчур хорошенький, – с каким-то сожалением, что его опровергли, проговорил Рыков. – Но, господа, постойте, если мальчик, то почему тогда послали за Сулицким?

– А что твой Сулицкий? – задорно спросил Гаджимурадов.

– В смысле что?… Сулицкий это не ты. Это святой человек. Ему хоть ангела в роту пусти, и не подумает соблазнить.

– Да ангел-то и не для соблазна создан, – засмеялся хриплым смешком Сабуров, – а вот ты ему Венеру подведи и тогда посмотрим, устоит твой Сулицкий или нет.

– Хоть сто Венер! – воскликнул Рыков. – Сулицкому это все равно что ничто.

– Только вот, господа, если это женщина, – сказал штабс-капитан Подберёзкин, – то Сулицкий откажется взять её к себе. Зачем ему такое добро? Зачем пакостить свою лихую третью роту.

– Ну, брат, ты Болдырева плохо знаешь. Прикажет и все тут. Ведь раз у неё бумаги есть, надо полагать, баба с протекцией… – возразил Сабуров.

– Да почему сразу испакостить роту? – горячо воскликнул Гаджимурадов. – Женщина, напротив, внесёт чистоту и благородство в нашу среду.

– Слыхали мы эти песни много раз… – сказал Сабуров.

– А как же сёстры милосердия?!

– А что сёстры? – спокойно глядя на Гаджимурадова своими бесцветными глазами, проговорил Сабуров.

– Как что?! – воскликнул он и захлебнулся. – Помилуй бог! Да ведь сколько в них святого, чистого и прекрасного. Это такая прелесть!

– Да ты не кричи, погоди. Вот ты нашего генерала знаешь?

– Ну знаю, и что?

– Так вот, значит, как-то раз докладывают ему: приехали сёстры. А он, знаешь, своим немного хриплым таким голосом спрашивает: «А что, они доступные или недоступные? Потому, ежели доступные, так ещё туда-сюда, ну а ежели недоступные, так у меня вся дивизия повлюбляются и начнёт по лазаретам бегать».

– Ой, оставь, пожалуйста. Наш генерал известный циник.

– Нет, друг мой, не циник он, а просто старый солдат и знает, что от этого товара на войне добра мало бывает. Вот и теперь, если это доброволец-женщина, хорошего мало с ней будет.

– Ну постойте, неужели вы не допускаете хороших побуждений в женщине. Наконец ведь есть же натуры, в которых больше мужского, нежели женского. Натуры, где «М» преобладает над «Ж». Ну и таким натурам, понятно, невмоготу сейчас оставаться дома. Каждому хочется внести свой вклад в дело защиты родины. Приобщиться, так сказать, к этому великому и святому делу, – серьезно заговорил Гаджимурадов.

– Господа, а кто мою книгу Вейнингера сейчас читает? – спросил худощавый поручик Ракицкий. – Наверное она у тебя, Гаджимурадов, раз ты заговорил такими словами.

– Нет, я Одоевскому её отдал, – быстро ответил Гаджимурадов Ракицкому и продолжил, – вот, предположим, и этот доброволец тоже имеет в женской оболочке мужскую душу…

Читать дальше