Василий Батарейкин - Город С

«Слушают всякое говно. Не вкуса, не мозгов. Быдло. Хотите, блядь, брутальщины, так включите Высоцкого. Хотите лирики и мелодичности, включите Фредди. Или дырявых и нарков системных слушать западло?» – Савельев стёр пот со лба.

Кровать тихо поскрипывала в такт движениям Савельева. Из форточки веяло прохладным осенним воздухом. Осень, закрыв дверь за ушедшим летом, снимала обувь и вешала пальто на плечики. В планах у неё было разместиться поудобнее и провести в этом городе свои законные три месяца. Юрий Васильевич смотрел на форточку и думал о том, как бы не простудиться.

«Думаете эти ваши псевдошансонье, – не унимался Савельев, – че, не торчат? Ещё как торчат. А половина в жопу ебеться. А хули, в столице живут».

Мужчина сжал губы, закрыл глаза и, подняв голову вверх, зарычал. Остановившись, Савельев громко и протяжно выдохнул. Вытащив член, мужчина встал с кровати, достал из портфеля носовой платок и протер половой орган.

Наклонившись над Томой, Юрий Васильевич, отодвинув рукой левую ягодицу девушки, вытер ей промежность. Убрав носовой платок и банку с кремом в портфель, Савельев начал одеваться. Мужчина молчал. На девушку он не смотрел. Его взгляд был прикован фигуркой кавказца в шкафу. Одевшись, Савельев, аккуратно натянул трусы на Тому, и принялся надевать штаны. Процесс надевания штанов, оказался для Юрия Васильевича, проблематичным. Мысленно вознося лето за женские юбки, мужчина возился с ногами Томы.

Через некоторое время, Савельеву удалось надеть на неё штаны. Савельев поднял девушку и посадил в кресло. Тома сидела в кресле, склонив голову себе на грудь. Савельев развернул кресло к столу. Расправив покрывало на кровати, он взял портфель и вышел в коридор. Надев свою обувь, он заглянул в комнату, и ещё раз посмотрел на фигурку кавказца. Было в ней что-то незаконченное. Композиция была сыровата. Поймав себя на этой мысли, Савельев достал из кармана брюк несколько банкнот, положи их под коробку с косметикой и вышел из квартиры, захлопнув дверь.

«А на дижестив у нас коньячок», – тыкая пальцем в кнопку вызова кабины лифта, произнес Юрий Васильевич.

Савельев вышел из подъезда. Приподъездная лавочка была пуста. Машина стояла напротив. Водитель выбежал из машины навстречу Савельеву, взял из его рук портфель и убрал его в багажник. Юрий Васильевич залез в машину, и громко выдохнул.

«Ну, слава богу, – произнёс мужчина, доставая бутылку коньяка из полиэтиленового пакета, лежащего рядом на сидении. – Электорат ебаный, – выдохнул Савельев. Открыв бутылку, он поднёс её к губам и сделал три больших глотка. Его внимание привлекло что-то белое, лежащее в пакете. Пошарив по пакету, Юрий Васильевич достал из него конверт».

– Это, что еще? – наклонившись в сторону водителя, спросил Савельев, показывая ему конверт в зеркало заднего вида.

– Первый раз вижу, – напрягся парень за рулем, – там, кроме коньяка ничего не было, я сам клал.

– Клял ты хуй на свою работу! – раздраженно проворчал Юрий Васильевич, возвращаясь в исходное положение заднего пассажира.

Установив бутылку с коньяком в отверстие подлокотника, мужчина открыл конверт. В конверте лежал театральный билет.

– Ну и хули, стоишь, блядь? Поехали!

Водитель перевёл взгляд с зеркала заднего вида на лобовое стекло и нажал на газ.

В окне третьего этажа, торчала голова старушки.

«Как машины покупать деньги есть, а как ремонт в подъезде сделать – денег нет», – произнесла женщина, наблюдая как, проехав до поворота, из двора выезжала чёрная автомашина, которая смотрелась в этом городе, мягко говоря, из как будто пришелец из другого мира.

Глава 2

– Вот скажи, брат, от чего в человеке появляется злость? Какая злость, спросишь ты? Та самая, что заставляет человека калечить и убивать подобных себе по роду. Вот ведь незадача. Скажи? Молчишь! Ну, молчи. Ведь злость же в человеке не всегда. Ведь появляется из утробы он без злости. Когда он только родиться, он глуп, скажешь ты, и поэтому не может ничего чувствовать, не только злости, но и ничего другого. Да, ты прав брат. Но и с маленьких лет, нет в нем злобы. А в один миг она возьми и появись. И где ее начало, откуда отсчёт вести? Где родиться она? В семье? И это верно. Да только не всегда. Бывают и семьи полными чашами и любят отпрыска, и души в нем не чают, и все равно в ребёнке злоба появляется. Она у всех появляется. И в семьях любящих и семьях не любящих, и с родителем и без. По-разному она появляется. И не связать ее появление с теплом и уютом в доме, потому как злость неодинаково зарождается. У кого-то больше, кого-то меньше берет. Но берет все же. И не поделать ничего. Скажешь природа? А, что природа? Природа наделяет человека злостью? Или Бог ее в человека вкладывает. А если так, то зачем? Или нельзя человеку жизнь прожить без злобы? Без злобы на себя, на других, на другое. А так и есть, брат мой, нельзя. Совершенно нельзя без злобы жить. Без неё не выживешь. Не получиться. Да только границы ее должны быть в человеке очерчены. Когда на себя зол это хорошо. Совершил человек ошибку, злобу на себя затаил, да и стал лучше. Такая злоба есть не что иное, как совесть. И с такой злобой человек, как человек живет. И есть он человек. С совестью человеку положено жить, ибо по-другому в нем человеческого совсем не останется. Развеет все человеческое в нем. А когда на другого зол, спросишь ты, что это? Если зол на него из-за того, что его злоба к себе мала, то правильно это. Мала злоба за свои ошибки у человека, значит, совесть мала у него. Или нет ее вовсе. А человек не один живет. А среди других, у которых совесть есть. И без совести он из всех людей выпадает. А раз выпадает, то и живет один, а раз так, без других людей живет, то и не человек он. На такого, у которого совесть совсем мала или нет ее совсем, злиться то и нужно. Возьми такая злоба, да и роди в нем совесть. А если и нет, то такая злоба от его поступков защитит. Как от дикого зверя. И спасёт человек жизнь свою и совесть свою от его злости. А если зол на другого человека, потому что у того больше есть чем он сам имеет, то такая злоба зовётся завистью. Смотрит человек, что другой от природы лучше вышел и умом и телом, а может, имеет деньги и власть над другими людьми, потому что долго к этому шёл или случай такой сделался, и себя изнутри грызёт. И от этого все злее становиться. Зависть его поедает. Ведь и совесть человека гложет, скажешь ты брат. Да, прав будешь ты. Так и есть. И совесть над человеком свою казнь творит. Но ведь вот какое дело, совесть розгами, да кнутами бьет человека, а зависть, брат мой, сразу члены отнимает. И нет страшнее злобы человеческой, чем зависть. Она в человеке, против его человеческой сущности. И не делает она его лучше, не заставляет себя менять и стараться лучше стать, а мучает человека и калечит его. А человек ведь как устроен. Если, его ранит или калечит что-то, он будет с этим бороться, потому, как жить хочет спокойно. И вот чтобы зависть изнутри его не душила, он пойдёт на многое. На любой грех. Страшные дела будет творить, чтобы зависть побороть, и про совесть свою позабудет. И не будет щадить не совести своей, не совести другого человека, да и самой его жизни, человека этого. Так брат? Все верно, так. Переступит человек через границу той злобы, что делает его лучше, что в нем рождает человечность. И будет он брать чужое, и будет ломать кости человеческие и жизни лишать. И душу другого человека калечить. И будет тем кормить свою злость, лечить свою зависть. А совесть, спросишь ты? Что она может против зависти. Ведь совесть и есть, то, что человека человеком делает. Она же в нем человеческое создаёт, и только на ней все человеческое держится. Ничего, брат мой, ничего не сможет совесть против зависти сделать. И как только в человеке злоба как зависть зарождается, умирает в нем совесть, а значит и человек в нем умирает. И сделать ничего нельзя. Никак не искоренить и не остановить. И чем дольше человек с завистью живет, тем больше злобы в других людях вырабатывает. Заражает их своей злостью, как неизлечимой болезнью. И чем быстрее остановить его, тем лучше для людей всех, кто с совестью живет, будет. А как остановить его? Как остановить в человеке злобу? Правильно, брат мой, правильно. Все ты правильно говоришь.