Влад Костромин - Грибные дни

– Карл Маркс в помощь! Здорово, Владимирович, привет, Егоровна! Куда собрались?

– Гуляем…

– Гуляете? – удивился парторг.

– Гуляем…

– Так дождь же?..

– Алексей, человек божий, – выдавила мать, – в решете море переплыл и не намок, а мы…

– А мы гуляем! – перебил ее отец. – Для моциона.

– Паша, а ты не замерз? – не унимался парторг.

Брат угрюмо молчал и делал вид, что вопрос к нему не относится.

– Егоровна, чего это он?

– Да не выспался он, Николай Ефимович. Не обращай внимания, – ответила она.

– Может подвезти вас?

– Нет, не надо, – отказался отец, косясь на лес и начал, чтобы скрыть смущение, негромко напевать:

– До чего дошел прогресс – нам не страшен энурез.

– А ты чего же, Ефимович, разве не пьешь сегодня? – деланно удивилась мать. – Суббота же?

– Вот сейчас домой вернусь, – солидно крякнул Миллионщик, – да и накачу казенной за Партию, за Правительство и за крепкое здоровье нынешнего генсека. Ты как на это смотришь, Владимирыч?

– Ты езжай, Ефимович, – махнул отец, – мы погуляем.

– В своих дерзаниях всегда мы правы! – отсалютовал им парторг. – Ладно, поехал я, – трактор развернулся, обдав их липкой грязью из-под гусениц, и рванул к деревне.

– Наконец убрался, жирный бабуин, – сквозь зубы процедила мать. – Вот же никчемная отрыжка общества!

– А что, если это леший? – посмотрел вслед удаляющемуся ДТ Коля.

– Не плети ерунду! – мать дернула его за плечо. – Какой он леший?

– Сама говорила, – надулся Коля, – что леший может кем угодно обернуться, хоть лосем.

– Обернуться может, а на тракторе ездить – нет.

– Почему?

– Он соляры запах не переносит.

– Хватит трепаться! – не выдержал отец. – Торчим тут у всей деревни на виду, как тополь и два дуба на Плющихе! Айда в лес!

– Интересно, кто тут тополь? – подозрительно спросила мать.

– Известно кто, – отец отвернулся от них и устремился к лесу.

– Сам ты дуб! – сплюнула вослед мать. – Кочерга тебе поперек! Падла купоросная!

– Я же говорил, – громко прошептал Пашка, – что он падла. А он…

– И ты падла! – мать щедро одарила Пашку оплеухой. – Вить, может, вернемся? – сказала громко. – Мы уже мокрые, как морские зюзики.

– Куда мы теперь вернемся? Тогда нас сразу заподозрят! Хватит языки бить, пошли за грибами, так идем за грибами! Потерпите, недалеко уже. В лесу не так льет. За мной!

– Витя, какой же ты бурдулек 26! – любила мать по темноте своей всякие старые слова употреблять. – Пора бы уже уяснить: когда пытаешься с тремя копейками в Сочи слетать, то всегда получаешь по рогам!

– Молчи, кекельба 27драная! – отец считал себя человеком образованным.

Так, громко переругиваясь, добрались до леса.

– И еще, – мать остановилась перед стеной деревьев и повернулась к нам, – не вздумайте лешакаться!

– Чего? – не понял Пашка.

– Не поминайте в лесу лешего никогда, не лешукайтесь! Накличете на свою голову и я с вами как кур во щи попаду заедино. Меньше галдите, леший не любит шума в лесу. И не вздумайте свистеть, – погрозила кулаком, – придушу!

– Но ты же говорила, что шум и свист нечистую силу отпугивает? – удивился я. – Почему же тогда не свистеть?

– Не умничай, молод еще! – мать отписала мне тумака. – Для того и не свистеть, чтобы леший не обиделся. Хватит трепать языками, по грибы пришли! Куда рванули? – цепко ухватила нас с Пашкой за плечи, удерживая. – Вить, ты тоже постой.

– Чего еще? – недовольно спросил отец.

– Сетку дай и решето, – потребовала мать.

Я послушно достал из мешка сеть, украденную отцом у приезжих рыбаков из райцентра. Мать накинула сеть на себя на манер плаща. На голову надела перевернутое решето, приговаривая:

– Надеваю сито, чтоб быть грибами сытой.

Отец молча покрутил пальцем у виска.

– Помолимся Станиславу-грибовику, – строго сказала мать и затянула: – Святой Станислав, грибов нам послав. Сами едим, на другие глядим. Святой Станислав, грибов нам послав: полные лукошки и собаке и кошке. Дал Господь нам роток, дай Станислав гриба кусок. Стоит за мною стеной Станислав-грибовик с властью грибной. Святой Станислав…

– Да хватит уже!!! – отец так заорал, что с листьев ближайших деревьев обрушились дождевые капли. – Поносил? Дай поносить другому! – потребовал он, срывая надетый на меня плащ ОЗК.

– А я как? – обиженно поинтересовался я. – Голый буду?

– Одень вот, – протянул мне свой промокший насквозь пиджак. – Ты же у нас закаленный, не замерзнешь.

– Витя, какой же ты бесчувственный. Прямо как носорог! Он же замерзнет.